распространение на поселенца зависимого статуса, что подразумевало прежде всего несение обязательной службы — «servicium», а также сохранение личной верности (fidelitas) землевладельцу. Однако в отличие от земли свободного воина-пресора занятый участок не становился собственностью поселенца немедленно. До его превращения в наследственное владение должно было пройти некоторое время. Все это время «populator» был обязан нести «servicium» в пользу владельца земли. Подобно серву, он становился несвободным раньше, чем получал владельческие права. И лишь по прошествии определенного срока, когда зависимость приобретала характер прецедента, участок превращался в его «hereditas», обладавшую всеми внешними признаками аллода, — «libera et ingenua», «franca» и т. п. (если использовать язык документов).

Зависимый статус владельца и связанная с ним обязательная служба сохранялись. Это касалось даже случаев, когда поселенец или его потомок, сохранив за собой право на землю (обязательное условие!), переселялся в другое место. Такое положение предопределялось сроком, проведенным в качестве «serviens»[961]. Продолжительность этого срока зависела от местных традиций и могла варьировать от символических «полдня и полчаса»[962] до пяти лет[963]. Однако наиболее распространенной в кастильской Эстремадуре стала норма «год и день», которая, как считалось, была изначально зафиксирована именно в фуэро Сепульведы: во всяком случае, позднейшие документы ссылаются именно на сепульведский прецедент[964].

Интересно, что в дошедшем до нас тексте фуэро Сепульведы — как раннего, латинского, так и позднего, старокастильского, эта норма отсутствует (что, впрочем, вовсе не означало, что она там не практиковалась на уровне прецедента). Срок «год и день», изначально зафиксированный в фуэро Сепульведы, определял формально-юридическую грань между свободой и несвободой поселенцев и их потомков как в самой Сепульведе, так и в тех общинах, которые получили ее фуэро впоследствии. Таким образом, в истории частной с первого взгляда правовой нормы проявилась принципиальная закономерность, определившая специфику распространения отношений личной зависимости в эпоху Реконкисты.

4. Наследственное владение, свобода и зависимость в системе отношений «рог naturaleza» в XII — середине XIV в.

К началу исследуемого периода, т. е. к XIII — середине XIV в., сложная эволюция концепции наследственного владения, основные этапы которой были рассмотрены выше, завершилась. С конца XI — начала XII в. законодатели перестали выделять отдельные типы таких владений, и «hereditas»-«heredad» предстает как единая по характеру форма, не связанная со статусом владельца. Следовательно, можно уверенно констатировать и единый характер зависимости, распространявшейся на всех обладателей наследственных владений. Более того, такая зависимость должна была играть определяющую роль в системе феодальных отношений, поскольку «heredad» заняло центральное место в ряду форм организации владельческих прав.

Какие же формулы феодального права характеризовали интересующий меня тип зависимости? Кто из субъектов этого права контролировал связанные с ней права и обязанности? Для ответа на этот вопрос обратимся к тексту «Песни о моем Сиде», которую я уже неоднократно использовал в качестве своеобразной энциклопедии феодальных правовых норм. Прежде всего необходимо отметить, что главный герой эпоса, а также его друзья и вассалы предстают в качестве обладателей наследственных владений. Уход в изгнание означал для Кампеадора утрату прав на его многочисленные «casas, heredades & palatios». Та же норма распространялась и на его людей.

Что же стало причиной опалы, повлекшей столь серьезные последствия? Сохранившийся текст «Песни…» не дает ответа на этот вопрос: как известно, его начало, содержавшее описание предыстории изгнания, было утрачено. Однако основные события, связанные с этим эпизодом, могут быть восстановлены на основе данных других источников, в пертую очередь «Истории Родриго», латинской хроники, написанной не позднее середины XII в. неизвестным автором, возможно из Сарагосы (Леона?), возможно, одним из сподвижников Сида, по всей вероятности, клириком[965]. Важно, что основная сюжетная линия «Песни…» и «Истории…» почти совпадает.

По словам автора хроники, причиной опалы стало необоснованное обвинение Руя Диаса в нарушении норм верности королю: «nоn erat ei fidelis bassallus». Это нарушение выразилось будто бы в принципиальном отказе Кампеадора явиться на помощь своему монарху для деблокирования осажденного альморавидами замка Аледо. На верного вассала, объявленного предателем и злодеем (traditor et malus)[966], было распространено действие института «королевский гнев» (ira regia)[967]. В итоге монарх приказал отнять у Кампеадора его феоды (honores); более того, он нарушил неприкосновенность его наследственных владений (suam propriam hereditatem)[968]. Что же касается текста «Песни…», то там говорится о конфискации «heredades» Сида и его людей — «desheredar»[969].

Таким образом, зависимость Руя Диаса, его друзей и вассалов от короля была сопряжена с их правами на наследственные владения, а одной из важнейших связанных с ней обязанностей выступает личная верность. К этому перечню добавлю еще одну характеристику: исследуемый тип зависимости отличался чрезвычайной жесткостью и занимал центральное место в ряду иных ее форм. На это указывает подчеркнуто унизительный характер ритуала восстановления уз, связывавших короля и Сида. Заметим, что только после его совершения герой эпоса вновь обретал свои владельческие права.

Сцена примирения с королем происходит близ границы со стороны Кастилии. Кампеадор пересекает ее в сопровождении 15 рыцарей из своей свиты. Видя короля, все они спешиваются. Далее Сид опускается на колени и касается земли руками. Горько рыдая от волнения (буквально «плача из [обоих] глаз» — ¡orando de los ojos), он берет в рот стебли травы, а затем припадает к ногам короля-сеньора, намереваясь поцеловать их. Правда, монарх предотвращает это действие: «Встаньте же на ноги, Сид Кампеадор! (воитель. — О. А.) // Целуйте руки, но не ноги. / Если же Вы это сделаете, то никогда не обретете моего расположения (amor)!». Но Руй Диас не поднимается с колен до тех пор, пока не получает королевского прощения, объявленного публично. И такое прощение следует: «…я здесь Вас прощаю и дарую Вам мое расположение / С этого момента живите на моей земле (regalego)». Далее следует формула принятия Сидом королевской милости и ритуал поцелуя рук монарха. Наконец, Кампеадор встает, и король целует его в губы. При этом автор считает необходимым специально оговорить: «Все остальные [присутствовавшие] видели это»[970].

В этом описании сочетается ряд процедур феодального права. Прежде всего, это «испанский обычай», уже охарактеризованный выше. Далее, это ритуал примирения в узком смысле как прекращения вражды, символизируемый взаимным «osculum pacis» — поцелуем мира[971]. Однако совсем не первое и не второе выступают в качестве определяющей черты происходившего. Эмоциональный и правовой акцент совпадает с действиями, подчеркивающими унижение Кампеадора: коленопреклонением, взятием в рот травы, простиранием ниц перед королем и, наконец, поцелуем ног, который Руй Диас пытается совершить. Отметим, что герой эпоса идет на это