Сестра тем временем продолжала говорить. Я слушала её вполуха. Конечно, я была признательна ей за поддержку, но только вот эти слова и предложения в разных вариациях мне за последнее время довелось услышать ото всех столько, что они перестали нести новый смысл. Меня вновь охватила усталость, и я почувствовала острое желание остаться одной. Ничего, скоро оно осуществится. Марго и Тим куда-то ушли и вряд ли скоро вернутся. Папа тоже. Осталось лишь немного посидеть с Леной.

«Быть может, ты сейчас поддерживаешь меня откуда-нибудь?»

— Ой, Катюша, смотри! — сестра сунула мне под нос телефон, где красовалось фото малышки в цветастом комбинезоне и розовой шапочке. Сидя в так называемом «коконе», девочка радостно улыбалась, отчего её пухлые щёки оказались ещё пухлее. — Гриша сейчас прислал. Есеня такая уже большая! Ей девятнадцатого, через три дня, десять месяцев. Можем сходить к ним…

При виде ребёнка в горле у меня неожиданно встал комок, а к глазам подступили слёзы. На белой оборке чепчика внучатой племянницы я увидела бантик. Два месяца назад мы с Антоном сами выбрали эту вещь в качестве подарка, который я передала потом с Леной.

Но дело было не только в шапочке. Я и сама толком не могла сказать, в чем.

А может, не хотела.

— Я… Мне пока что нельзя, — ответила я голосом, похожим на сипение простуженного. Только не хватало опять расплакаться… Но в тот же миг я поняла, что вновь проиграла битву с собой. И не заметила, как сестра, убрав телефон, мягко взяла меня за руку.

— Катюша, ты… Прости, я понимаю, о чём ты думаешь.

— Вряд ли. Я сама не понимаю, — мрачно сказала я в такт упавшей на столешницу слезе. — Наверное, сейчас я нуждаюсь в одиночестве. Прости.

— Кать… ничего ещё не кончено. Имею в виду, что вы не могли иметь детей… Может, с кем-то теперь будет иначе.

— Да хватит об этом! — слишком резко даже для себя вскрикнула я и, выдернув руку, вскочила. — Я никогда не думала о подобном. И сейчас не думаю! Почему я вообще должна смотреть на… на произошедшее… с Антоном… с такой стороны?

— Катя, я просто… я не это хотела сказать, — поражённо начала Лена, но я её перебила.

— Я любила мужа. Меня всё устраивало. Не у всех смысл жизни — иметь детей. Понимаю, у тебя их трое, ты считаешь иначе. Но люди, чёрт возьми, не думают одинаково!

И не обращая внимания на ошеломлённое лицо сестры, я быстро развернулась и бросилась в ванную, где, открыв кран раковины, зачерпнула ледяной воды, умыла ею лицо и отрешённо уставилась в зеркало. На меня глянуло собственное замученное отражение: растрепанные чёрные волосы, бледное лицо с катившимися по нему каплями воды, стекающими на потрёпанную футболку. Страшнее всего были глаза: огромные и потемневшие, с синяками вокруг, они блестели и прожигали, казалось, насквозь.

«Ты когда на сильных эмоциях, у тебя взгляд — прямо как у маньячки», — говорил временами Антон.

— Только щёки хомячьи впечатление портят, — прошептала я себе под нос продолжение, но даже не улыбнулась. Отведя ладонью со лба мокрую прядь волос, я тяжело выдохнула.

Глава 28

Хоть я и разозлилась тогда, но в глубине души понимала — в чём-то сестра была права. Сейчас это убеждение стало только сильнее.

В тот холодный июль меня часто разрывали противоречивые чувства: стремление оказаться в гуще людей менялось на желание побыть одной, и наоборот. Но, как бы то ни было, я осталась несказанно благодарной всем, кто был со мной, несмотря на моё сопротивление и зачастую скверное настроение. Особенно Марго и Тиму, с которыми я проводила почти всё свободное время. Не обращая внимания на мой хмурый вид, они звали меня гулять. Однажды мы трое пошли в парк Горького, где Тим, хихикая, сунул мне в руки огромную сладкую вату, не слушая моих сопротивлений. И позже, отмывая руки и рот от липкой розовой субстанции в местном фонтане, я не могла не улыбаться. Как и потом, когда отговаривала друга плюхнуться туда же. Хотя я была почти уверена, что он сказал так нарочно, для веселья — возможную правдивость намерений исключать было нельзя. А ещё мы потом катались на аттракционах и купили гелиевые шары.

Но то, что намертво въелось мне в память, произошло на следующий день (как раз накануне подземного кошмара), во время похода с Марго в ГУМ, куда она потащила меня за вещами. В другом свете предстало мне это теперь — после услышанного вчера утром. Наш разговор, начатый на балкончике над фонтаном, продолжился, когда мы с заполненными пакетами вышли на улицу Красной площади.

— Ну да, я не утверждаю, что во всём права, — виновато пожимала я плечами, заправляя на шее кончик шарфа Антона, для этого пришлось временно перехватить коробки с новым платьем и свитером в одну руку. — Я больше не злюсь на неё, честно. Я и сама виню себя. Мне было так хреново, что долго не хотелось выходить из ванны, а потом до отъезда ни с кем не разговаривать, иначе я помирилась бы с Леной.

— Не стоит винить. Это лишнее, Катя, — ободрила меня Марго. — У братьев и сестёр всегда бывают разногласия. Тебе ли не знать! Даже мы с братом, бывало, спорили. Хотя редко. Вовка меня младше на три года, мне всегда эта разница казалась почему-то большой, типа — чего было с мелким делить, ха-ха… А насчёт сестры не переживай. С ней ты ещё поговоришь.

— Да, наверное, — я прищурилась от внезапного выглянувшего сквозь тучи солнца. День был едва ли тёплый — всего пятнадцать градусов, и я надела свитер из тонкой шерсти в крупную серо-чёрную полоску. Однако сейчас в нём стало чуточку жарко. — Знаешь… Может, это глупо, но мне показалось, что она имела в виду… Ай, ладно, неважно. Не хочу об этом ещё раз.

— Так. Перестань, — Марго покачала головой. — Я поняла, о чём ты. Никто не говорил, что Антон был каким-то… дефектным в этом плане. Вы оба были здоровыми. В отличие от меня.

— Ох, вот теперь ты перестань, — предупредила я. — Надо верить в лучшее. Современная медицина сейчас что только ни делает! Это я тебе говорю как сотрудник одного из ведущих НИИ страны. Всё будет хорошо.

— Спасибо за поддержку, дорогая. От этого мне, правда, легче. Мне с