попросил перемирия и заявил о своей готовности принять все требования. Нападавшие отошли в Новую Бухару, куда к ним явились представители эмира, которые не только приняли ультиматум, но объявили о намерении Алима предоставить все гражданские свободы, отменить телесные наказания, смертную казнь и несколько завышенных налогов. Посланцы Алима просили только дать ему три дня, чтобы он мог убедить свои фанатичные войска разоружиться. Вместо трех дней Колесов дал эмиру один, и делегация из пяти человек с охраной из 25 всадников отправилась в старый город, чтобы наблюдать за разоружением войск эмира. Ночью на место, где остановились делегаты, напала толпа и перебила их. Было ли это сделано по приказу властей или с их молчаливого одобрения, неизвестно. Спастись удалось только двум кавалеристам из охраны, которые и сообщили о судьбе своих товарищей Колесову, находившемуся в Новой Бухаре.

Эмир использовал короткую передышку, чтобы дождаться подкреплений и разрушить часть железной дороги и телеграфную линию, соединявшую Новую Бухару с русским Туркестаном. 16 марта, обнаружив, что они отрезаны от любой помощи, русские в отчаянии полтора дня обстреливали старый город, пока у них не кончились боеприпасы, но все безрезультатно. Их неудовлетворительная меткость была объявлена бухарским духовенством знаком вмешательства высших сил. 17 марта Колесов дал приказ об отступлении в сторону советской границы в Каттакургане. Опасаясь репрессий со стороны местной власти, к войскам присоединились несколько тысяч русских и бухарцев, проживавших в Новой Бухаре, а также младобухарский революционный комитет. Из-за нападений отрядов бухарской конницы и разрушений на железной дороге за первые два дня солдаты и беженцы продвинулись всего на 30 миль (часто им приходилось снимать рельсы, по которым они проезжали, и снова класть их перед собой). 19-го Колесов остановился в Кизыл-Тепе и отправил к эмиру делегацию с просьбой дать ему мирно покинуть ханство. Не желая больше рисковать своими людьми, он послал с этой миссией Введенского и Мир Бадалева, которые как чиновники царского и временного режимов считались расходным материалом. Алим ответил требованием выдать руководящих членов революционного комитета Ходжаева, Фитрата и Бурханова, но Колесов отказался выполнять это условие из-за протестов многих гражданских беженцев.

Мирные потуги Колесова оказались напрасными, поскольку 17-го Ташкент узнал о его бедственном положении и приказал отправить все войска, стоявшие вдоль железной дороги от Самарканда до Кизыл-Аварта, чтобы спасти его. Два дня спустя отряд из 200 человек из Самарканда захватил Кермине и его бека, дядю Алима, а разведчики из этого отряда связались с Колесовым в Кизыл-Тепе. Перед перспективой массированной атаки русских эмир запросил мира. Колесов был счастлив выпутаться из этой авантюры, которая едва не кончилась катастрофой. 25 марта, после двухдневных переговоров, было подписано мирное соглашение. Соглашение было односторонним, поскольку налагало обязательства только на Бухару, и вместе с тем для Бухары это была победа в том смысле, что об ультиматуме Колесова и младобухарцев больше никто не вспоминал, и Россия на время отказалась от попыток распространить революцию на территорию ханства. По соглашению, эмир обещал распустить свою армию и разоружить подданных; возместить России ущерб от повреждения железной дороги, заплатить за ее восстановление и в будущем охранять ее, а также почтовую службу и телеграф; произвести обмен военнопленными с Россией; не возлагать на низшие классы бремени оплаты недавних военных расходов; принимать дипломатических представителей Советской России и защищать всех граждан России в ханстве; сохранять строгий нейтралитет в любых вооруженных конфликтах России с ее врагами; гарантировать свободное передвижение русских войск по железной дороге и передать России всех контрреволюционеров, которые нашли убежище в Бухаре. Однако, если не считать очередного использования военного принуждения, у России не было способа гарантировать, что эмир будет выполнять эти обещания, и прошло некоторое время, прежде чем Ташкент снова захотел рискнуть применить силу.

Таким образом, советско-бухарские отношения получили формальную, хотя и далекую от сердечности официальную основу. Первая попытка Ташкента решить бухарскую проблему с помощью вооруженного нападения закончилась жалким провалом, прежде всего потому, что силы, задействованные в кампании, и ее планирование были удручающе неадекватными, а также потому, что перед лицом такой неприкрытой попытки военного вторжения неверных эмир получил широкую поддержку со стороны своих подданных. Оба этих урока были приняты близко к сердцу и в Ташкенте, и в Москве, куда ко времени окончания кампании Колесова переехало советское правительство, и ошибки марта 1918 года были тщательно учтены в сентябре 1920 года.

Хива и Октябрьская революция

На заре большевистского правления маленькая, более бедная и слабая по сравнению с родственным протекторатом Хива тем не менее пользовалась гораздо большей свободой от русского вмешательства, и ей не пришлось драться за сохранение своей независимости. В Хиве не было русских анклавов, которые могли бы служить базой для распространения революции. Настроение русского гарнизона, особенно казаков, и русского делового сообщества в Ургенче было преимущественно антибольшевистским. Поскольку пропорционально в Ургенче количество рабочих среди его русских обитателей было гораздо меньше, чем в Чарджоу или Новой Бухаре, его Совет рабочих представителей не имел такого влияния, как Советы в этих городах. Наконец, через Хиву не проходила Центральноазиатская железная дорога. В первые месяцы после Октябрьской революции Ташкент почти не обращал внимания на Хиву. Когда полковник Зайцев отказался признавать советскую власть, Ташкент назначил нового начальника русского гарнизона в Хиве, однако не предпринял попытки отстранить Зайцева от реальной власти. Все идеи реализации проекта конституционного правления под надзором военного комиссара остались в прошлом, поскольку конституционное правление было буржуазной игрой с намерением замаскировать капиталистическую эксплуатацию пролетариата.

В действительности Октябрьская революция означала, что Хива оказалась предоставлена самой себе. Хан Исфан-дияр, за которым стояли полковник Зайцев и Джунаид-хан – реальная сила в ханстве, – воспользовался этой свободой, чтобы преследовать местных реформаторов. 21 ноября он приказал предать суду 17 джадидов, арестованных в июне, и меджлис назначил специальный суд казиев, чтобы судить обвиняемых в нарушении законов шариата. Однако состоялся ли этот процесс, неясно. То ли из-за протестов со стороны солдатского Совета, но более вероятно под нажимом со стороны Зайцева, заключенные были спасены от наказания.

В то же время внутренняя ситуация в Хиве продолжала ухудшаться. Набеги туркмен не прекращались, а в среде русского гарнизона мораль и дисциплина фактически перестали существовать. Зайцев отправил пехотные части, в наибольшей степени поддерживавшие большевиков, в Петро-Александровск, просто чтобы избавиться от них. Первоначально он планировал оставаться в Хиве до весны, а затем увести казаков в низовья реки Урал, чтобы присоединиться к антибольшевистскому лагерю атамана Дутова, но волнения среди казаков и создание в Коканде антисоветского правительства, просившего его о помощи, заставили его принять новый план. В начале января он отвел