Иванова приносила листовки к Анакиным, и Николай в своем ларьке вручал их знакомым.

На базаре находился третий участок полиции, и Юнисов предложил Дусе:

— Ты бы дала прочитать сводку начальнику. А заодно и привет от нас. Пусть знает, подлец, что его ждет.

— И передам,— ответила задорно девушка.— Увижу на базаре, всуну в карман и убегу.

— Так не годится. На месте застрелят. Мы сделаем так...

На оборотной стороне листовки с сообщением о взятии станции Сватово они четко вывели: «Фашистский холуй! Наши войска приближаются. За издевательство над народом ты заплатишь своей шкурой».

Дуся приготовила клейстер, взяла его, листовку, мешок, якобы для кокса, и безлюдными переулками пошла на базар. У полицейского участка раздавались голоса, то и дело хлопали двери. Девушка притаилась у забора. С наступлением темноты участок опустел. Дуся пробралась к окну и прилепила листок к стеклу. Глянула и обомлела— не той стороной. Пришлось переклеивать... Кружной дорогой, по дворам и улочкам, прибежала домой.

Наутро она и Халит пошли к участку. Возле него останавливались люди, пряча улыбку, поглядывали на трех полицаев. Они поливали листок водой и соскабливали его ножом. Один из них в сердцах надавил на стекло, и оно разлетелось на мелкие кусочки. А по базару передавали новость:

— Партизаны продажной сволочи предупреждение сделали...

Ирина Васильевна размножала листовки на машинке по ночам. Утром клала их в сумку и несла на завод. Со стороны все казалось будничным, словно ее не подстерегали опасность и смерть.

Сотрудники с нетерпением ждали врача. Ирина Васильевна сняла пальто, надела халат, села за стол. К ней подошли Тоцкая и Елисеева. Чистякова достала из сумки листок и тихо прочла:

— На Украине наши войска овладели городом и крупным железнодорожным узлом Красный Лиман...

— Боже! — вырвалось у Елисеевой.— Это же совсем близко.

— Железнодорожным узлом Купянск, а также городом и железнодорожной станцией Кременная, городом и железнодорожной станцией Рубежное, городом Про-летарск...

Мария Афанасьевна Тоцкая поднесла к глазам платок.

— Ну, чего вы, милая? — спросила Ирина Васильевна.— Такие хорошие вести, а вы плачете.

Сестра уткнулась головой в плечо Чистяковой и, всхлипывая, зашептала:

— От радости я... И еще — недоброе предчувствие в сердце. Что же они, изверги, делают. Я видела вчера, как пленных гнали. Чуть отстал — стреляют. Вдоль всей дороги от станции до клуба — трупы, трупы. А других увозят. На Бальфуровке грузят. Говорят, и рабочих будут угонять.

В городе среди немцев росла паника. В начале февраля Шведов после месячного перерыва собрал актив на совещание. Десять человек сидели кружком в подвале дома на Смолянке. От покрытых изморозью стен тянуло холодом. Изредка темноту рассекал луч фонарика. Александр Антонович говорил полушепотом:

— Я недавно был в Морозовской, видел отступление немцев. Они подавлены трагедией под Сталинградом. О нашей армии в фашистских листовках и газете написан сущий бред. Мы противопоставляем км свои прокламации. Люди должны знать правду. В городе сбилось много вражеских войск. Они вооружены до зубов. Предлагаю всем оставаться на местах и пополнять группы, связываться с теми, которые уже существуют и действуют. На Рутченково я, например, уже вышел на связь. Очень активны подпольщики станции Сталине Бородач имеет контакт с лагерем пленных. Собираются люди вокруг Бобыря... Итак, первое — доставать оружие, вто-рое — вовлекать людей и связываться с существующими группами, третье — продолжать диверсии. Четвертое — готовиться к выступлению, чтобы ударить единым кулаком при приближении нашей армии.

— Можно мне? — спросил Тихонов.— Я считаю, что нужно готовить резерв из молодежи. Знать, кто чем дышит, привлекать и давать задания. К примеру, листовки распространять, использовать как связников. Предлагаю также создать летучий отряд на машине. Действовать наскоками.

— Добро,— отозвался Вербоноль.

— Как остальные? — спросил Шведов.— Возражений нет? Тебе, Гриша, добыть машину... И последнее. Увеличивается число освобожденных. Кормить их нечем.

— Нужно напасть на транспорты, — предложил Оленчук.— Я сам видел, как они тянутся сейчас.

— Тебе, Тимофей, поручаем разведку. Разработай план нападения... Итак, каждый действует по обстоятельствам. Встречи через связных, при необходимости — личные контакты... Расходиться по одному.

Выбрались из подвала через шестую квартиру, там вылезли в окно и балкой спустились к насыпи. Шведов вышел последним. Два раза стукнул в дверь своей квартиры. Мария Анатольевна открыла. Молча прижалась к мужу. Он погладил ее волосы загрубевшей ладонью. Наконец прошептал:

— Хочу взглянуть на ребят.

Мария взяла его за руку и на цыпочках повела за собою.

— Вот они, наши умницы. Все понимают и ждут папу тихо-тихо.

Шведов бросился к детям. Пятилетний Толик, похожий на отца, выжидающе смотрел на него. Запавшие щеки, горящие глаза, тонкие, как хворостинки, ручонки. Александр застыл, пораженный серьезным и озабоченным взглядом ребенка. Меньший, двухлетний Валерик, больше походил на мать. Он с любопытством поглядывал на отца, улыбался и причмокивал губами. Александр Антонович посадил детей к себе на колени. Прижал к груди лобастую голову Толика и над самым ухом зашептал:

— Ты любишь своего папку, сынок?

— Очень люблю,— ответил мальчик.

— И ты знаешь, что сейчас идет война с фашистами?

— Знаю. Они людей убивают.

— А твой папа с хорошими людьми хочет уничтожить всех фашистов. Так ты запомни, Толик, крепко запомни: кто бы ни пришел и ни спрашивал, где твой папа, всегда говори, что на фронте. Понимаешь? На фронте, воюет. А если ты скажешь, что твой папа приходит домой, то его возьмут и расстреляют.

— Я знаю.

Мария Анатольевна стояла у шкафа, прикрыв рот ладонью, словно боялась, что не выдержит мучительного испытания и закричит от боли. В ее глазах светились слезы, но она сдерживала себя из последних сил, чтобы не выдать слабости перед мужем и мальчиками.

Александр Антонович поцеловал детей, молча подал руку жене и Наде, поспешно вышел в коридор и наткнулся на Жору.

— Ты чего здесь? —