Грузинов осмотрелся, сел к столу Бабенко и вперил в его морщинистое лицо хитрые стальные глаза.

— Что же будем делать, дорогой мой Илья? — спросил он полушепотом.— На фронте не того — фигли-мигли.

— О чем ты?

— Радио, небось, не только немецкое слушаешь?

— На что ты намекаешь? — чуть не выкрикнул Бабенко.

— Да успокойся,— попросил Грузинов и положил холодную тяжелую ладонь на руку Бабенко.— Успокойся и послушай, что говорят умные люди. Немец уже выдохся, ему не продержаться... А я на перекладине у наших не собираюсь болтаться. У меня людей тысячи две наберется. У тебя на участках не меньше, и в лагере. Ударим в тыл немцам — и сразу все грехи с себя снимем.

Бабенко слушал, все больше и больше выкатывая глаза. И кто это говорит — Грузинов? Верой и правдой служащий немцам, получивший от них награду. «Нет, голубчик, меня на мякине не проведешь. Спровоциро-вать решил». Он вскочил как ужаленный и закричал не своим голосом:

— Вон отсюда! Ах ты...

— Подумай,— все так же спокойно проговорил Грузинов и не спеша вышел из кабинета.

На следующий день личный шофер Бабенко сказал ему, что Грузинов обрабатывал и его. Когда немцы будут отступать, пусть, мол, он симулирует неисправность машины, задержит Бабенко и передаст в руки Красной Армии. Услышав такое, Бабенко чуть не задохнулся, побледнел, руки затряслись. Наконец он выдавил из себя:

— Вези назад.

Майор Любке заметил перемену в лице Бабенко, через переводчицу спросил, не заболел ли он. Илья Хрисанфович отрицательно качнул головой и сбивчиво передал шефу содержание разговора Грузинова с ним и с шофером. Немного успокоившись, сказал:

— Я настаиваю на немедленном аресте Грузинова. Он большевистский агент и шпион.

— Хорошо, хорошо,— заверил Любке,— Я выясню.

— Вы мне не верите, господин майор? — вдруг вспылил Бабенко.— У нас под носом орудует опасный враг. Он предал Германию, нарушил присягу.

— Я сделаю соответствующие выводы,— ответил шеф подозрительно спокойно.— Я вам верю и ценю ваши старания.

Любке действительно ценил Бабенко. Старания он проявлял незаурядные, но их словно не замечали. Еще в минувшем году Илья Хрисанфович взял на себя инициативу организовать в городе добровольческую часть из бывших офицеров царской армии. К нему пришел заведующий адресно-паспортным столом и показал обращение генерала Власова с призывом создать добровольческую армию.

— Как вы на это смотрите, Илья Хрисанфович? — спросил он.

— Как может смотреть русский патриот? — гордо ответил Бабенко.— Решается судьба отечества, и я первый пойду за Власовым.

— Вам и карты в руки.

— Мы организуем в городе комитет помощи добровольческой армии. Я беру это на себя.

Через несколько дней Бабенко, Москаленко и еще несколько бывших белогвардейцев попросились на прием к Норушату. Илья Хрисанфович стоял навытяжку с листом бумаги и, отделяя каждый слог, читал:

«Узнав о создании русской армии по борьбе с советской властью, мы, подписавшие данное прошение, присоединяемся к этой борьбе и просим военного советника комендатуры майора Норушата разрешить нам органи-зовать в Юзовке части русской армии для борьбы с советской властью. Этим самым мы внесем свою долю для победы великой Германии. Если же невозможно организовать части русской армии, то мы просим разрешения на перевод и откомандирование на фронт в действующие русские части. Мы уверены в удовлетворении нашей просьбы».

Бабенко сделал шаг в сторону и склонил голову. Его лоб лоснился от пота, от внутренней тревоги вздрагивали губы: вдруг Норушат удовлетворит их просьбу. Прошение ведь рассчитано не на то, чтобы его авторов отправили на фронт. Кому охота добровольно лезть под пули? Они просто хотят еще раз уверить своих хозяев в преданности.

После продолжительной паузы Норушат сказал:

— Господа... Господин Бабенко. Я вашу просьбу принимаю с удовольствием, ибо она лишний раз свидетельствует о вашей готовности служить Германской империи и ее фюреру. Но, господа, я лично не могу решить данный вопрос и доведу до сведения высшего командования.

По прошествии двух месяцев Бабенко и Москаленко снова пришли в военную комендатуру. Норушат пребывал в отпуску и отдыхал в Германии. Им ответил начальник седьмого отдела:

— Высшее командование отказало инициаторам в создании добровольческой освободительной части в городе Юзовке.

В душе Бабенко радовался отказу создать добровольческую часть. Но не последовало и продвижения по службе.

Илья Хрисанфович считал себя порядочным человеком. А как ведет себя бургомистр? Мужлан, здоровый, как бык, ездит с Норушатом. выступает на торжествах, хотя в голове никаких идей. К нему бегает и пьет вместе с ним оберштурмфюрер Граф. На короткой ноге с Ор-тынским и Шильниковым.

Однако, рассуждая так, Бабенко даже не подозревал, какую услугу своим покровителям оказывает Эйхман и что имеет сам. Похотливый, он заводил связи с женщинами, знакомил их с руководителями карательных органов, а те делали их тайными агентами. За похождениями своего шефа следил секретарь управы Вибе. Абрам Яковлевич, например, свел Разгуляеву с бургомистром, а тот уступил ее нынешнему шефу СД. Разгуляева стала тайным агентом. Эйхман предоставил ей квартиру в центре города, а Граф предложил назначить на должность заведующей детским домом, который разместился в самом начале Первой линии. К детям-сиротам приходили женщины, приносили последний кусок хлеба. Разгуляева с каждой участливо беседовала, пытаясь выведать, не попадают ли к кому сведения с советской стороны. Граф старался любыми путями напасть на след подпольщиков. Из Берлина прибыло строгое предписание начальникам служб безопасности и полиции, в котором, в частности, говорилось: «Наблюдается рост активности нелегальных организаций коммунистической партии. В Киевском, Николаевском, Днепропетровском, Сталинском и Симферопольском округах полиции создаются большие группы коммунистических партий».

Разгуляева была не единственной сожительницей Эйхмана. В минувшем году портниха Негородова пришла в горуправу за патентом. Бургомистр с вожделением смотрел на ее пышную фигуру, русые волосы и чуть раскосые глаза, на мягкую многозначительную улыбку.

— Мой муж взял шахтенку близ «Кирша»,— говорила Клавдия Наумовна.— Неделями не появляется дома. А я — первоклассная портниха. У меня шили лучшие актрисы города. Могу и мужские сорочки шить, господин