Шрифт:
Закладка:
Сам Адамс впоследствии глубоко сожалел о своем снимке, отказавшись от присужденной ему Пулитцеровской премии: «Я получил деньги за показ убийства. Уничтожены две жизни, а мне за это заплатили». Он хотел, чтобы славу ему принесла не эта, а другая фотография, сделанная одиннадцать лет спустя. Адамс тогда сфотографировал плывущих в Таиланд беженцев из коммунистического Вьетнама, лодку которых власти Таиланда отказались принять в своей стране, и этот снимок заставил президента Картера и Конгресс разрешить иммиграцию вьетнамских беженцев в США. Эдди Адамс писал в журнале «Таймс»: «Генерал убил вьетконговца; я убил генерала своим фотоаппаратом. Фотографии являются наиболее мощным оружием в мире. Люди верят им; но фотографии лгут, даже без манипулирования ими. Они — лишь полуправда». Когда Нгуен Нгок Лоан жил в США, Адамс принес ему и его семье извинения за тот ущерб, который его фотография причинила чести генерала. После смерти генерала в 1998 году Адамс назвал его героем.
Как понять эту историю? Генерал Нгуен Нгок Лоан жил скорее даже не в двадцатом, а в девятнадцатом веке — когда кровь за кровь было понятно и справедливо. Он и понятия не имел, что американцы живут уже в другой системе координат, причем армия все еще живет в старой — а общество уже в новой. Он и понятия не имел, какой ущерб он нанесет своей стране, и какая волна ненависти поднимется по отношению к нему и его делу. Он и понятия не имел, что жестоко и решительно уничтожая врага — приобретает себе более ста миллионов новых.
Фроста он нашел в баре Хайнц-57, уже с какой-то девицей на коленях. Там было громко, шумно, гремела музыка, стоял автомат — проигрыватель и какой-то тип скармливал ему монету за монетой и выбирал одно и то же — кантри, отчего хотелось дать ему в морду.
— Пошли
— Эй, Майк, какого хрена! Оставайся, тут весело
— Пошли, надо поговорить
— Э… ты что, крутой?
Твою мать… пехота.
В США как известно четыре рода войск — ВВС, флот, обычная пехота и пехота морская. Все они ненавидели друг друга. ВВС считали умниками и везунчиками — пока одни сидят в траншеях или на боевых аванпостах в джунглях — другие прохлаждаются в тылу в кондиционированных домиках. В этой стране именно аэродромы предоставляли хоть какой-то комфорт. Только конечно эти вот герои не упоминали про перспективу погибнуть в мгновенной вспышке зенитной ракеты или умирать долго, в чужом плену, и это если не растерзают крестьяне после посадки. Чего говорить, если многие летчики перед вылетом договаривались: если собьют, товарищи должны сбросить бомбу на место аварийной посадки, чтобы — сразу.
Флот — имеет свой уровень комфорта, на боевом корабле, особенно офицерам — те и вовсе обедают на фарфоре. Только вот если что — в бою обычно погибает вся команда или вся команда (то что от нее осталось) попадает в плен к врагу. Обычная пехота и морская пехота ненавидят друг друга только по факту того что занимаются одним и тем же и считают себя лучшими в этом.
Пехотинцы. Причем не призывники — контрактники. Долбанные машины для убийств, кем они себя считают.
— Ну что, замолк, п…р.
Сонтаг вместо ответа — ткнул пехотинца пальцем в грудину, как его научил один из местных мастеров. Того скрючило от боли.
Второй вскочил — и получил незаметный, но не менее болезненный и эффективный удар… скажем так — по одному месту.
Третьего сбил с ног сам Фрост.
— Валим!
— Хапнешь?
Сонтаг покачал головой
— Нет.
— А я хапну
С этими словами — Фрост свернул самокрутку с самым лучшим гашишем из британской Индии, закурил. В спецназе его бы вышибли — единственные кто во Вьетнаме ничего не употребляет, выход в поле хотя бы одного под этим делом может привести к гибели всей группы. Советники же употребляли вовсю… косяк позволял как то примиряться со всей мерзостью и жестокостью этого мира, с однообразием дней, с мыслями, что грызут словно псы, с сыростью — и всем, чем была славна эта война.
— Ну, рассказывай. Что наше командование придумало на сей раз?
— Мне это не понравилось
— Что именно, брат?
— Они спрашивали меня про квалификацию в области применения спецбоеприпасов. Понимаешь?
— Долбать их мать.
Сонтаг посмотрел на улицу, заливаемую дождем
— Мне это ни хрена не понравилось.
…
— А ты что думаешь?
— Что я думаю…
Фрост еще раз затянулся
— Я думаю, что — что бы тут не происходило, все окей, бро.
— Том, ты слышишь? Они могут начать применять ядерное оружие
— Ну и что? Эта сраная страна заслуживает того чтобы ее сожгли дотла
…
— Не хочешь?
— Нет. Разве мы не пытаемся помочь этим людям?
Фрост рассмеялся… его уже торкнуло
— Парень, ты что — того? Мы просто пытаемся окончательно не обосраться. Мы уже проиграли, понимаешь?
…
— Просто типы в Вашингтоне не хотят этого признавать, вот и всё. Если бы они нашли способ, как свалить отсюда, чтобы никто не узнал — завтра ни одного американца тут не было бы, ни одного, нахрен…
…
— Но они ссут. Слышишь, ссут.
…
— Помнишь, как русские проиграли япошкам и у них оттого чуть революция не случилась. Они боятся того же дерьма у нас.
— Думаешь это возможно?
— А то нет…
…
— Во Фриско любая девчонка твоя, если болтать о революции.
— Фриско это еще не вся страна.
— Да брось. Ты не слышал о мирном марше?
Да уж…
Миллион человек, и черные и белые вместе, возможно впервые за всю историю страны. Слушанья в Конгрессе. Тот перфоманс — когда ветераны Вьетнама бросали свои медали.
А ведь еще и покушение на президента было.
Фрост развалился на кровати
— Все нормально. Что бы тут не происходило, все нормально, понял?
…
— Кстати, если Конгресс узнает, они на Пентагон напалмовую бомбу сбросят, точно…
Сонтаг это запомнил
Танг-Сон-Нат. Кохинхина. 1971 год
Заброска — шла с главного аэродрома, в этот раз экипаж был русский. Русских оставалось еще много, хотя изначально их было меньше чем американцев — просто они воевали здесь чтобы потом не воевать на своей земле. Сонтаг знал некоторых из них — ребята не то что
