Гостю сразу бросилось в глаза, что хозяин квартиры не по годам поседел, но он нисколько не удивился — нервы, волнения...

— Рад, что вы зашли, — спохватился Богров. — Проходите, поговорим.

— Поговорим, — ответил Лятковский.

В кабинете уселись к письменному столу, стоявшему у окна. Вначале разговор был сух, отрывист, односложен — не клеился оттого, что каждый относился к своему собеседнику настороженно.

Богров понимал, что Лятковский явился неспроста, пришёл что-то выяснить или пронюхать своим чутьём подпольщика, которое ценили товарищи. Было ясно, что, выйдя из “Лукьяновки”, киевской тюрьмы, он хочет уточнить кое-какие детали, которые его, несомненно, волновали.

Потому Богров и взял разговор в свои руки. Он спросил у Петра, как он живёт после выхода из тюрьмы, вспоминал товарищей, назвал имена и, конечно, интересовался, где они сейчас, чем занимаются. Вопросы были вроде обыденные — что да как. Больше расспрашивал о Тыше, словно знал его давно и очень о нём тревожился.

О местожительстве своего друга Лятковский Богрову не сказал, хотя адрес его знал и даже с ним переписывался.

— Давно его не видел. Потерял все связи, — ответил он неохотно.

А потом разговор, естественно, перешёл к делам организации. И сам Богров затронул весьма щекотливую для него тему.

— Понимаете, многие говорят о том, что их предал Богров, и даже судачат о моём сотрудничестве с охранкой. Распускается слух, что, дескать, Богров провокатор. Больно, скажу я вам, сознавать, что опровергнуть эти слухи никак не можешь. Не можешь каждому накинуть платок на роток...

— Но вы прекрасно понимаете, что дыма без огня не бывает. Товарищи подозревают вас неспроста, видно, вы сами дали для того повод, если у них появились сомнения.

— Невиновность свою доказать не всегда просто. Мне остаётся только отвергать лживые обвинения, а верят мне товарищи или нет, это их дело. Совесть моя чиста — это точно.

— Может, вы и правы, Дмитрий, но как понять провал на квартире, где взяли меня и других товарищей?

Богров занервничал, но старался держать себя в руках.

— Я тоже думал об этом, Пётр. А потом пришёл к выводу, что во всём виноват тот самый грузин — студент, который и предоставил нам свою квартиру на Крещатике для конспиративного собрания. Кто мог нас выдать? Вы и товарищи не знаете, что он через свою квартирную хозяйку знаком с самим Кулябко. Остальное, думаю, вам ясно.

— Нет, подождите, мне ничего не ясно. Вы хотите сказать, что квартира та была присмотрена охранкой, и когда нас туда приглашали, то заманивали в ловушку?

— Да, разумеется, — сказал Богров. — Так оно и было на самом деле.

— А откуда вы об этом узнали, Богров? — спросил Лятковский. — Об этом ведь никто не знает.

— Странно вы рассуждаете, Пётр. Товарищи предполагают, что я предатель, некоторые даже утверждают, что факт этот доказан, хотя у них на то нет никаких оснований, а узнать о том, что хозяйка квартиры связана с Кулябко, не могут? Хороши же расследователи.

И Богров стал говорить о том, что товарищи, не разобравшись в его действиях, следили за ним и собирались его убить, и лишь благодаря чистой случайности он избежал смерти.

— Смотрите, как я поседел... Я сознательно ушёл от политической работы. Не могу заняться и общественной работой. Я помощник присяжного поверенного, но выступать не могу: моё имя опозорено. А что бы вы на моём месте сделали?

— Реабилитируйте себя, — посоветовал Лятковский.

— А каково мнение других товарищей? Ведь вы наверняка пришли от них...

— Нет. Я ими не уполномочен говорить об этом деле, я говорю о своей точке зрения. Но они, думаю, будут со мной солидарны.

Богров прервал собеседника:

— Итак, вы все требуете от меня реабилитации, значит, не сомневаетесь в моей провокации?

Лятковский в ответ сказал, что реабилитации от него ни он, ни его товарищи не требуют, а совет он даёт такой лишь для того, чтобы Дмитрий вернул себе душевное равновесие, которое, по его же словам, в последнее время потерял.

Богров неожиданно рассмеялся:

— Так вот пойти и сейчас на перекрёстке убить первого встречного городового? Это ли реабилитация?

Лятковский промолчал.

— Скажите мне, — продолжал Богров, — какой же мотив побудил меня служить в охранке? Что говорят по этому поводу товарищи? Деньги? В них я не нуждаюсь. Известность? Но никто из генералов от революции по моей вине не пострадал. Женщины? — И, пожав плечами, он замолчал.

Разговор иссяк. Чувствуя неловкость продолжения его, Лятковский подошёл к книгам, расставленным на этажерке. Взял журнал “Былое”, пролистал.

Богров сказал:

— Если хотите, можете взять почитать. — И тут же заметил, что эта книга для него весьма ценна, так как по ней он знакомится с настоящими революционерами и учится той поразительной конспирации, которой они себя окружают. И неожиданно Дмитрий вернулся к теме разговора: — Вы говорите — реабилитировать себя? Как это возможно? Товарищи хотят от меня героического поступка? Только убив Николая, я буду считать, что реабилитировал себя. Так выходит. ..

Лятковский его перебил:

— Да кто же из революционеров не мечтает убить царя?

— Нет, — сказал Богров, — Николай — ерунда. Николай — игрушка в руках Столыпина. Ведь я — еврей, убийством Николая вызову небывалый еврейский погром. Нет, лучше убить Столыпина. Благодаря его политике задушена революция и наступила реакция.

— Нельзя быть таким наивным, чтобы не знать, как трудно добраться сквозь толщу охраны и до Николая, и до Столыпина, — усмехнулся Лятковский. — Это не под силу одному человеку, для этого нужна целая организация боевиков. Я лично готов принять участие в ней и, если понадобится, даже подыскать стойких и решительных товарищей.

— Я не хотел бы состоять в такой организации, — заметил Богров, — потому что если случится провал, то товарищи сделают из него очередное доказательство моей провокации. Им везде мерещится предательство. Я буду действовать один.

— Вы хотите добраться до Столыпина?

— Да, хочу. Пока не знаю, как это сделать, но что-нибудь придумаю, чтобы обмануть охрану.

— Но ведь Столыпин недосягаем. Даже эсеры никак не могут к нему подобраться, — заметил Пётр.

— Осенью в Киеве будут манёвры, будет и Столыпин. Я до него доберусь.

— Как?

— Через мои связи с киевскими кругами.

Похвальбой сказанное не выглядело. Всем товарищам было хорошо известно, что отец Богрова был в Киеве человеком не