— Но у меня пока нет здесь никаких связей, — пояснил Богров.

— Будут, если постараетесь, — ободрил его фон Коттен. — В нашем деле всего сразу не бывает, нужна основательность. Так что поживите, послужите в своём продуктовом обществе, заведите знакомства, узнайте имена, адреса и всё прочее, что вам понадобится. Надеюсь, господин Кулябко вас обучил всем тонкостям нашего ремесла, и мне не придётся читать вам дополнительные лекции. Главное, на что я прошу обратить внимание, это осторожность. Никаких лишних шагов и скороспелых решений. Учтите, что в столице революционеры имеют весьма обширные связи и мигом заметят двойную игру. Вы меня поняли? Отлично! Ошибок у нас с вами быть не должно.

На этом их первая встреча закончилась. Через несколько дней состоялась вторая.

Богров был откровенен, сказал, что за несколько дней, что он провёл в городе, ему мало что удалось узнать.

— Когда вы собирались в Петербург, вы получили какие-то явки?

— К сожалению, нет. У меня не было такой возможности в силу определённых обстоятельств.

— Тогда всё будет зависеть от вашей расторопности, — заметил полковник.

— Но я хочу вам сказать, что анархистов в Петербурге не гак уж много. Их единицы. Видимо, мне придётся заниматься не ими, а социал-революционерами.

— Нас это устроит больше. Анархисты нас не смущают.

Фон Коттен был прав: анархисты его не интересовали, так как по сведениям, которыми он располагал, их в столице и не было. С этой точки зрения новый агент, специализирующийся в их среде, был ему не нужен.

— Так я и займусь социал-революционерами, — повторил Богров.

— Да, да, конечно, — подхватил фон Коттен. — Кстати, мы не обговаривали с вами в прошлый раз оплату. Вас устроит ежемесячная сумма в 150 рублей?

Богров торговаться не стал, сказал лишь коротко:

— Да, согласен.

Предчувствие, что Аленский не принесёт серьёзной пользы, не подвело начальника столичной охраны. Провинциал не поразил ни своими знаниями, ни информацией, ни какими-то иными сведениями. “Для чего же тогда нужен секретный сотрудник, — думал про себя фон Коттен, — не чаи же с ним распивать”. И события, последовавшие за появлением киевского агента, показали, что полковник был прав. Богров, то бишь Аленский, серьёзных сведений не поставлял.

Заметив недовольство начальника, он сам затронул этот щепетильный вопрос.

— Мне кажется, что я получаю у вас незаслуженные деньги.

Фон Коттен его успокоил:

— В нашем ремесле нельзя спешить. По-моему, я уже это говорил. Потому я предлагаю вас остаться у нас на жалованье, ведь в случае получения информации вы нам её сообщите.

Богров согласился, сделав вид, что не очень-то рад такому предложению.

— Я намереваюсь уехать за границу, — признался он, — и если у меня там будет возможность узнать что-то существенное, обязательно напишу.

— Что ж, поезжайте, — был ответ полковника.

Последний раз Богров получил в петербургской охранке деньги в ноябре 1910 года.

Уехав во Францию, агент Аленский в январе 1911 года прислал письмо с просьбой выслать ему причитающуюся сумму по указанному адресу. Фон Коттен выслал, но через некоторое время она вернулась невостребованной.

Запись в серой тетради:

“История о цепких лапах охранки, схвативших Богрова, выдумка. Богров служил охранке и в Киеве, и в Петербурге столько, сколько хотел. В своём выборе он был свободен. Был он свободен и в своих перемещениях, никто его на цепочке не держал. Потому можно считать правдивыми показания фон Коттена во время следствия — ввиду бессодержательности сведения агента не записывались и дневник его агентурных сведений не заводился, а так как он не вошёл в организацию, то встречи с ним проходили не на конспиративной квартире, а в гостинице “Малоярославец”.

В свободное время в период зимы 1910—1911 года Богров занимается не выполнением задания охранки и поисками тайных адресов, а посещает скачки, театры, играет в карты. Его видят в женском обществе. Нет, это не разгул, но нередкое времяпрепровождение в увеселительных заведениях. Всем, кто интересовался причиной его отречения от политической жизни, он отвечал: “Она меня перестала интересовать”. Рассуждения о том, что Богров приехал в столицу, чтобы совершить покушение на Столыпина, лишено каких бы то ни было оснований”.

Завершив петербургский период жизни, Богров возвратился домой. Он хотел, чтобы его на какой-то период забыли — его забыли. Он хотел, чтобы улеглись страсти, связанные с последними арестами в городе, — они улеглись. Решив, что опасность миновала, он потащился под домашний кров.

Родители были рады возвращению сына.

Отец интересовался его дальнейшими планами. Дмитрий их не скрывает:

— Хочу побывать во Франции. Вы же знаете, это моя давнишняя мечта — посмотреть страну, пожить в Париже.

— А потом? Что ты намерен делать после поездки?

Оказывается, сын намерен вернуться в контору Крупнова.

— Я допустил ошибку, что ушёл от него. Приеду и вновь возьмусь за дело, вот увидишь. Даю тебе слово.

Как верят отцы обещаниям своих детей! Словно сами не были юными и не давали горы обещаний своим родителям.

— Хорошо, отправляйся, — сказал Богров-старший.

22 декабря 1910 года Дмитрий покидает Киев и отправляется в Ниццу. По его словам, чтобы отдохнуть и развеяться. Мать, нежно любящая сына, заверяет, что они с отцом приедут к нему, чтобы вместе провести дней десять.

— Буду только рад, — ответил сын.

Он планировал вернуться в Киев и заняться делами в середине января, а вернулся в феврале. Всю зиму провёл в Ницце, куда, как и было обговорено, приехали родители. Ездил в Монте-Карло, играл в казино, вёл беззаботный образ жизни, от которого даже располнел. Матери таким он понравился. Она любила упитанных детей, потому что детство провела в бедной семье, терпела лишения и унижения. Это потом в её дом пришёл достаток, а до замужества она со своими сёстрами и братьями не видела ничего хорошего.

Детские впечатления всегда самые яркие.

Встреча

В первых числах марта 1911 года Лятковский позвонил в квартиру своего бывшего однокашника по университету, что находилась в доме № 1 по Бибиковскому бульвару. Дверь открыла горничная.

— Вам кого?

— Дмитрия Григорьевича.

— Подождите здесь, я доложу хозяину.

Через минуту из комнат вышел сам Дмитрий Григорьевич, который удивился незваному гостю. Он не ожидал увидеть Лятковского у себя в доме.

— Ах, это вы, —