— В Нью-Йорк?! — воскликнул Остап.

— Мне показалось, что в Гренландию, — усмехнулся в ответ негр. — Он все время дрожал и заикался.

— Спасибо, — сказал Бендер и направился в бар.

Знакомого бармена за стойкой не было. Вместо него там крутился полный мальчик, который вчера играл на банджо.

Следом вошел Арчибальд. Он сел за стойку рядом.

— Виски, — сказал Остап.

— Виски, — сказал Арчибальд.

Выпили.

— Повторить, — снова сказал Остап.

— Повторить, — эхом отозвался Арчибальд.

— Третью, — сказал Бендер через несколько минут.

Арчибальд молчал.

— В чем дело? — обернулся к нему Остап.

— Нам надо ехать, — ответил Спивак, подбирая интонацию. — Предлагаю по Южной дороге, — он упорно смотрел перед собой. — Вдоль мексиканской границы. На плато Колорадо большие дорожные работы. Слишком много детуров, как это сказать, объездов… Кроме того, — голос Арчибальда звучал непринужденно и неубедительно, — я прочитал в газете, в Хуареце, это в Мексике, но у самой границы, будет замечательный бой быков, там…

— Ну, довольно, — перебил его Остап. — Поехали.

Глава 36.

Хич-хайкер Робертс

"Форд" ехал через громадные поля "джайэнт кэктус" — кактусов-гигантов. Кактусы живут, как жили когда-то индейские племена. Там, где живет одно племя, другому нет места.

Отростки кактусов похожи на руки.

Одни кактусы молятся, воздев руки к небу, другие обнимаются, третьи — нянчат детей. А некоторые просто стоят в горделивом спокойствии, свысока посматривая на проезжающих.

Мимо пролетел плакат: "Если вы не видели закат в Нью-Мексико, вы не видели Америки!"

— Закат, закат, — грустно подумал Остап. — И кактусы стоят, и жизнь, кажется, пропала.

Два ковбоя гнали стадо маленьких степных коровок, лохматых, как собаки. Громадные войлочные шляпы защищали ковбоев от резкого солнца пустыни. Большие шпоры красовались на их сапогах с фигурными дамскими каблучками. Ковбои гикали, на полном скаку поворачивая своих коней. Это казалось немножко более пышным и торжественным, чем нужно для скромного управления коровьим стадом. Но что поделаешь! Это Техас! Тексас, как говорят американцы. Уж тут знают, как пасти коров!

На дороге стоял человек с поднятым кверху большим пальцем руки. Хич-хайкер, тот, кто просится в попутчики. Арчибальд взял чуть влево, собираясь объехать "препятствие".

— Остановите, — резко сказал Остап.

Арчибальд неохотно повиновался.

Хич-хайкер сел в машину. Он был в овероле, из-под которого выбивались наружу расстегнутые воротнички двух рубашек. Поверх оверола на нем была еще светлая и чистая вельветовая куртка.

— Довольно теплый денек, — сказал Остап, обернувшись к попутчику и указывая глазами на его воротнички. — Не так ли?

— Да, но в вагоне было очень холодно, — ответил хич-хайкер.

— Можете подать в суд на компанию, — подал голос Арчибальд.

— Это был товарный вагон, — пояснил хич-хайкер.

Остап представился.

— Мы с компаньоном едем в Мексику, — сказал он безразлично. — Нас там поджидают…

В размеренном реве двигателя проскользнула истерическая нотка — дрогнула нога на педали.

— Быки и матадоры, — закончил командор. И тут же добавил: кажется, по-испански "матадор" означает — "убийца"?

Двигатель снова хрюкнул.

— Куда направляетесь? — просто спросил Остап.

Хич-хайкер тоже представился, положил свою черную шляпу на колени и охотно принялся рассказывать о себе.

"Хорошая черта американцев, — подумал Остап, — они общительны".

Его звали Робертс. Друг написал ему, что нашел для него работу по упаковке фруктов, на восемнадцать долларов в неделю. Надо проехать семьсот миль, денег на такую длинную дорогу у него, конечно, нет. Всю ночь он не спал: ехал в товарном вагоне, и было очень холодно. В вагоне было несколько бродяг. Робертсу было совестно ехать зайцем, и он на каждой станции выходил помогать кондукторам грузить багаж. Но бродяги спали, несмотря на холод, и никаких угрызений совести не испытывали.

Робертс ехал из Оклахомы. Там лежит в больнице его жена.

Он вытащил из кармана газетную вырезку, и показал фотографию молодой женщины, полулежащей в белой больничной кровати, и заголовок: "Она улыбается даже на ложе страданий".

— Я читал об этом в "Нью-Йорк таймс", — важно подтвердил Арчибальд.

Несколько часов подряд Робертс рассказывал историю своей жены.

Он говорил не торопясь, не волнуясь, не набиваясь на жалость или сочувствие. Его просят рассказать о себе — он рассказывает.

Он родом из Техаса. Работал на маленькой сельской консервной фабрике и сделался мастером. Женился на замечательной девушке. Это был очень счастливый брак. Молодые супруги все делали вместе — ходили в кино, к знакомым, даже танцевали только друг с другом. Она была учительница, очень хорошая, умная девушка. Детей она не хотела — боялась, что они отнимут у нее мужа. И дела у них шли отлично. За четыре года совместной жизни они скопили две тысячи долларов. У них было восемнадцать породистых коров и свой автомобиль. Все шло так хорошо, что лучшего они не желали. И вот в феврале произошло несчастье. Жена упала с лестницы и получила сложный перелом позвоночника. Начались операции, лечение, и за полтора года доктора забрали все — и наличные деньги, и деньги, вырученные от продажи всех восемнадцати коров и автомобиля. Не осталось ни цента. Первый госпиталь брал по двадцать пять долларов в неделю, оклахомский берет теперь по пятьдесят. Жене нужно сделать металлический корсет — это будет стоить еще сто двадцать долларов.

За один год он потерял все. Жена стала навсегда калекой, хозяйство и деньги расхватали медицинские работники. Сам он стоит у дороги и просится в чужую машину. Единственное, что у него еще осталось — это поднятый кверху большой палец правой руки.

На упаковке фруктов он будет получать восемнадцать долларов в неделю, а жить на шесть-семь. Остальные будет тратить на лечение жены. Бедняжка хочет все-таки работать. Она думает преподавать дома латинский язык. Но кто в Оклахоме захочет брать домашние уроки латинского языка? Это маловероятно.

Сумрачно улыбаясь, Робертс снова показал газетную вырезку. Под фотографией значилась оптимистическая подпись:

"Она знает, что парализована на всю жизнь, но с улыбкой смотрит в будущее. — Ведь со мной мой Робертс! — сказала бедная женщина в беседе с нашим сотрудником".

Робертс спрятал вырезку.

— Ничего не поделаешь, — сказал он очень спокойно. — Мне не повезло.

— Не повезло?! — взвился Арчибальд. — Вот такие, как вы, Робертс, никогда не пытаются найти корни постигшего вас несчастья. О да! Это не в характере американцев. Конечно, когда ваши дела идут хорошо, вы не скажете, что вас кто-то облагодетельствовал. Вы сами сделали себе деньги, своими руками. Вы не замечаете, что экономика страны на подъеме, что законы действуют, даже то, что на вас работает человек 10–15. И это прекрасно. Но вы не хотите ничего понять,