Добежала до гостиницы, повесила одежду на полотенцесушитель, поставила туда же туфли. Переоделась в сухое, выбрала юбку до полу и пошла в носках в ресторан, решив, что незаметно.

– Гляди, как в Москве-то ходют! – шепнула за её спиной одна пожилая горничная другой. – Грязнули!

– Небось мода такая, – ответила другая. – Она ж с телевизора!

В ресторане забилась в угол, попросила борща. Посмотреть на его поедание вышли все сотрудники ресторана. Встали рядочком и стали ждать, как Валя проглотит первую ложку.

У самой старшей из них в руках был фотоаппарат, видимо, считали, что так выражают любовь.

Валя встала, попросила официантку отнести борщ в номер. Пошла к выходу, не глядя на выстроившуюся шеренгу, за спиной защёлкал затвор фотоаппарата.

В номере поела, согрелась чаем, собрала вещи, попросила горничную вызвать такси и раздать букеты подружкам.

– Можно, я тогда себе красные розы возьму? – зарделась та. – Мне таких никто не дарил.

И Валя вспомнила первый в жизни букет замороженных роз, подаренный Лебедевым по любви, а «не для свадебной фотографии», как в браке с Юриком.

Пожилой таксист сказал:

– На кого-то похожа. Где родилась-то?

– Далеко.

– Чего приезжала? Денег заработать?

– Да. Выступала в Доме актёра.

– Артистка? А подумал, ты из этих… Что по номерам зарабатывают. Одну такую надысь с поезда снял.

Они проехали мимо стаи хохочущих накрашенных девчонок в истошно-коротких юбках, в легинсах душераздирающего цвета, с начёсами-башнями на голове.

– Ты посмотри! Как с цепи сорвались, – с отвращением заметил таксист.

– Думаете, на цепи было хорошо?

– Знаешь, как раньше в деревне детей рóстили? Слышала про «берёзовую кашу»? Дед мой учил отца – берёзовые розги с ночи кипятком запаривать.

– Зачем?

– Чтоб он всю ночь ворочался, жопу готовил! Сырым-то прутом только обдерёшь, а пареным хоть час охаживай.

– Считаете это правильным?

– Отца пороли, человеком вырос. Меня пороли, человеком вырос. Сына не порол – шляется до тридцати, ни жены, ни детей. Пороть было надо, а то мозгов никаких.

– Считаете, что в вашем роду мозги находятся в жопе? – не выдержала Валя.

Водитель замер от неожиданности и молчал до конца пути. А Валя вспомнила, что бабушка рассказывала про настоящую «берёзовую кашу».

Со свежего полена снимали весной толстую кору, а затем тонкую. Тонкую разваривали в манную кашу, солили. Ели от голода. Но бабушка рекомендовала её для лечения желудка и кишок.

Москва сияла сочной утренней листвой и яркой рекламой. Денис встречал на перроне. Такой родной, что, казалось, прожили вместе жизнь.

– Привет от Союза журналистов, – сказал он в машине и протянул две газеты.

В первой газете Дениса звали Давид и он был преподавателем вуза в её родном городке, хотя ничего выше ПТУ там сроду не водилось.

Во второй газете он был бизнесменом, вернувшимся из Германии, бросив там жену с детьми. А мать Дениса оказалась личной переводчицей Брежнева. Для убедительности прилагалось фото со студенческого билета симпатичной первой жены.

И Валя с отвращением вспомнила брошенное Горяевым: «Очень к месту на выборах. Моя пресс-служба отработает…»

– Мама твоя – переводчица Брежнева? – уточнила Валя.

– Один раз на встрече с ним переводила, и то не ему. Но как они раскопали? Иду по «Стекляшке», все мне в глаза ухмыляются… Зато у уборщиц, вахтёрш и в столовке в цене вырос, норовят положить лучшую котлету. Приятно иногда побыть клоуном, но моя миссия учить. А учить можно при условии, что тебя воспринимают всерьёз…

– Придётся поменять профессию, – пошутила Валя.

– Отец хотел, чтоб я был юристом-международником, а мама – переводчиком с английского. Готовили место, как отпрысков дворянского сословия с рождения приписывали к полку. Для них мой выбор был ударом, но моя личная миссия про нашу страну, а не про чужую.

– А моя миссия про что?

– Твоя миссия – сидеть красавицей на экране, задавать простые вопросы и делать вид, что понимаешь сложные ответы на них. – Он хитро улыбнулся.

– Моя миссия – сидеть в кабинете и лечить, не задавая вопросов, – грустно ответила Валя. – Тоскую по себе той… В поездке поняла, что превратилась в совершенно незнакомого себе человека, которого побаиваюсь. Чуть не сдала одну прохиндейку бандитам!

– Какую прохиндейку?

– Мы с ней вместе «торговали воздухом времени»…

Денис довёз Валю до дома и поехал в университет. В квартире пахло варящимся вареньем так, словно его часами размазывали кисточкой по воздуху. На кухонном столе сверкал редут прокипячённых стеклянных банок, а Вика выгуливала Шарика.

– Гляди, доча, – заговорщицки улыбнулась мать и достала из пакета белые ползунки, расшиваемые зелёными ёлочками.

– Бабушка беременным наказывала, главное – поясок-ленточка. Иначе болеть будет. Или родимчик возьмёт.

– Бабка твоя порченкой меня считала, будто не её сыном порчена. Но как тебя малую в руки взяла, так вся засветилась.

– Она ж деревенская, ей вдолбили про порченку.

– Верно вдолбили! Ты вон, доча, чистой девкой за Юрика пошла – и на какую высоту взлетела, – возразила мать, слюнявя зелёную нитку, чтоб вдеть в ушко иголки. – Викуска Максимке чистой приглянулась, глядишь, отобьёт у жены.

– Ма, ты столько в Москве прожила, а всё щи лаптём хлебаешь, – покачала головой Валя. – Девственность – это складка слизистой оболочки, кусок соединительной ткани.

– Это б ты бабке своей говорила, – обиделась мать, и её вдруг прорвало: – Она ж только языком святоша! Все деревни в округе знали, что лесник у ней полюбовник. Здоровый, что медведь, как только коняга его выдерживал?

– Лесник? Тимофей?

Валя знала этого славного дядьку, он часто приезжал лечиться, сажал маленькую Валю на своего мерина Огонька, брал его под узды и водил по главной улице.

– Моложе её был, звал жить с собой на заимке, – усмехнулась мать. – Не пошла, сказала, будет там, где сама хозяйка. А мне говорила, ты что, Галька, вечно квёлая? Володька, поди, в отца сильный мужик, а тебе всё мало? Конечно, сильный – сильно бил да насильничал…

Вале были неприятны эти слова про бабушку, она упрекнула:

– Ты ж ей не жаловалась.

– Не мать она мне, чтоб жаловаться! Ёлочки вот дошью, постираю. Шовчики жёсткие, того гляди, насаднит кожицу.

– Будто у тебя любовника не было, – ответила Валя, чтоб не сказать, что она и матери не могла пожаловаться.

– Я за-ради семьи, за квартиру, а у ней – для радости, – осудила мать.

– Значит, бывает от мужиков радость?

– Может, и бывает, у меня не было, – почему-то гордо объявила мать.

– Максим тебе нравится?

– Викуська плохой кусок в рот не потащит, не тот характер. Пришли с дождя, ноги промочила. Он ей – переобуйся! Она ни в какую. Силой на диван посадил, туфли снял, носки на неё сухие надел. Я такое разве что в кино