в пепел. Правда, появились уже и каменные дома. Например, хоромы из кирпича построил себе возле крепостной стены богатый купец Никита Таракан, из кирпича же поставил около двадцати лет назад палаты на своём дворе предшественник митрополита Филиппа Иона. Специально для такого непривычного на Руси строительства он приглашал немецких мастеров.

Кто же спорит — каменные хоромы и прочнее, и против пожаров устойчивее. Да ведь не случайно считается на Руси, что деревянные дома для человеческого здоровья гораздо целительнее. Что и говорить, мог бы Иоанн найти достаточно средств для каменного строительства и для приглашения любых иноземцев, только нужды в этом пока не видел. Вот подвалы — это да, они должны быть каменные, чтоб добро не горело, чтоб фундамент надёжным был. А палаты любые на готовый фундамент русские мастера ставили за несколько дней. Да что жильё — церковь-красавицу из дерева, высокую да просторную, могли в три дня возвести, если требовалось!..

— Отдай дары казначею! — приказал Иоанн Гусеву. — Ужин принеси и оставь в столовой, я позже один поем.

Проводив слугу взглядом, Иоанн уже почти в темноте достал гребень, причесал волосы и направился в свою опочивальню с протопленной печью и огромной кроватью в центре комнаты под балдахином. Как и в кабинете, в этой палате также имелись три двери. Одна — из кабинета. Вторая выходила в маленькую личную молельню государя. Третью он отпер своим ключом, она вела в пустующий терем его покойной жены. Через него он прошёл в матушкины хоромы, но вовсе не к ней. Мало того, он надеялся, что как раз сейчас, в самый разгар вечерней службы, Мария Ярославна находится в храме, а позже, как обычно, направится к внуку. Тем не менее он выбрал дорогу хоть и подлиннее, но безлюдную. Впрочем, Иоанн никого не боялся, но и лишних разговоров не хотел. Он направлялся к Феодосии.

Глава II

ВЗГЛЯД В ПРОШЛОЕ

Большинство дворцовых зданий — терема самого великого князя, его покойной супруги, матушки и даже митрополичий двор были соединены между собой сложной системой различных переходов, лесенок, галерей таким образом, что можно было в любую погоду, не одеваясь и не выходя на улицу, свободно пройти из одних палат в другие. Мастера украшали их оконцами с цветными стёклами, витражами, изразцами, деревянной резьбой, и всё таким образом, чтобы было достаточно светло, красиво, чтобы не задувал ни малейший ветерок. Посторонние здесь почти не ходили, ибо во все служебные и приёмные палаты вели другие двери — прямо с улицы, внутренние же переходы предназначались в основном для семьи государя.

На улице уже стемнело, но благодаря луне и сияющему от её лучей снегу путь был хорошо виден. Впрочем, Иоанн мог бы пройти его и в кромешной тьме, и с закрытыми глазами. Ведь вёл он к любви. К любви, которую великий князь узнал впервые в жизни лишь к тридцати годам.

...Его обручили ещё ребёнком, когда ему едва исполнилось девять лет. Брак этот был, как говорится, «нужным», точнее, вынужденным. Детская память не очень-то хорошо хранила все подробности событий, которые подтолкнули его отца, великого князя Василия Васильевича, к такой сделке. Но более поздние рассказы и воспоминания, конечно же, до мельчайших деталей восстановили все подробности тех непростых времён.

Толчок к новой великой смуте и великокняжеской междоусобице на Руси положила смерть сына знаменитого русского полководца Дмитрия Донского, великого князя Московского Василия Дмитриевича, деда Иоанна. Это произошло в 6933 году по местному летосчислению, которое велось, как считалось, от сотворения мира, или в 1425 году от Рождества Христова. По складывающейся к тому времени в Северо-Восточной Руси традиции престолонаследия — от отца к сыну, — преемником покойного стал его десятилетний сын Василий, будущий отец Иоанна.

Однако брат покойного, Юрий Дмитриевич Звенигородский, извлёк завещание их отца Дмитрия Донского, в котором тот писал, что в случае кончины его преемника, старшего сына Василия, удел наследует следующий за ним сын. В подобном пожелании не было ничего удивительного: именно так — от старшего брата к младшему передавалась власть на Руси в старые времена. Что и говорить, подобный порядок престолонаследия рождал много споров меж претендентами, а порой и междоусобных войн. Первым, кто нарушил эту традицию и ради мира на Руси признал верховенство над собой племянника, Василия Дмитриевича, был двоюродный брат Дмитрия Донского, герой Куликовской битвы Владимир Андреевич Старицкий. Но время шло, обстоятельства переменились, и вот уже нынешний дядя вовсе не собирался уступать свои права на великое княжение племяннику.

Московские бояре пытались урезонить, что, мол, когда Дмитрий Донской писал завещание, у его старшего сына, малолетнего Василия, ещё не было детей, и писал так Дмитрий лишь для того, чтобы не достался его удел кому-то из его собственных братьев, а перешёл прямым потомкам. Но ни доводы, ни уговоры не помогли.

В то время Северо-Восточная Русь состояла из нескольких удельных и вполне самостоятельных княжеств: Тверского, Рязанского, Ростовского, Верейского, Смоленского и нескольких других. И хотя крупнейшим и старшим из них к тому времени уже считалось Московское, тем не менее и другие удельные князья оставались достаточно независимыми. Мало того, кроме Московского, ещё два князя — Рязанский и Тверской — называли себя «великими», претендуя также на главнейшую роль среди прочих. В такой вот ситуации и завязался спор между дядей и племянником за великое княжение Московское.

Вместо того чтобы по традиции принести присягу новому великому князю, его дядя Юрий Дмитриевич начал собирать у себя в Звенигороде войска. И в конце концов захватил московский престол.

Москва в то время представляла собой крепость, обнесённую стеной, построенной из белого камня-известняка сто лет назад, в 1367 году, великим князем Дмитрием Донским. На её территории располагались многочисленные храмы и монастыри, дворы и терема великого князя, его братьев и родственников, знатных бояр и даже купцов. Мало того, тут же находились служебные помещения, приказы, хозяйственный двор, каретные и прочие государевы мастерские, подворья некоторых епархиальных владык и самых богатых загородных монастырей, а также многое другое. Вот эта-то тесно заселённая территория за крепкими каменными стенами и называлась городом, детинцем, или крепостью. Некоторые греки также именовали её на свой манер и кремлём, но до поры, до конца XV века, это слово в народе не прижилось.

Все ближайшие постройки за кирпичными стенами Московской крепости именовались посадом, который в свою очередь делился на жилые массивы, носившие каждый своё прозвище. Зарядье — отсюда в Москву приходило солнышко; Ваганьково