Маленький девчачий самодельный кошелёк с молнией и вышивкой на боку, бумажный пакетик с чем-то, похожим на бутерброды, два вареных яйца, удачно не разбившаяся бутылка кефира с бирюзовой алюминиевой крышечкой, пара тетрадок, носовой платок, книга, похожая на учебник, авторучка и карандаш — вот и вся сорвавшаяся добыча пьяного дебила была.

— Ещё раз увижу, жаловаться будет нечем, все зубы выбью! — пнув ещё раз для убедительности притворно воющего урода, Ларик развернулся, объехав пьяную тварь вокруг и резко разгоняясь, презрительно обсыпал того песком из-под колёс.

Девчонка стояла на том же мести и всхлипывала, дергая плечиками.

— На, не реви, — Ларик остановился возле неё.

— Спасибо, Ларик, — вытирая нос рукой, ответила девушка, и виновато посмотрела на него…

— О…! Вот так встреча. Ты чего тут одна делаешь в такое время? — Ларик обалдел. Перед ним, шмыгая носом, стояла Настюха. Девчонка из соседнего подъезда. Не далее, как третьего дня они поздоровались, как старые друзья…

Он тогда обсыхал после душа под жарким солнцем на балконе, блаженно вспоминая забытые за четыре года ощущения, запахи, вещи, вечно загромождающие, непонятно зачем, балкон. На правой стороне перил Ларик увидел обрывок шпагата, иссохшего, давно потерявшего цвет, но, тем не менее, крепко державшийся на перилине, благодаря узлу, которым Ларик когда-то его привязал. Тогда он учился классе в седьмом и, дразня девчонок, привязывал к другому концу конфету и закидывал её на нижний балкон справа, где они играли в куклы или в шахматы. Настюхе тогда было лет десять-девять. Она была смешливой и весёлой девчонкой, дочкой их завуча, Петра Алексеевича, а попросту «одноглазого». Петр Алексеевич потерял глаз во время войны. Иногда он рассказывал ребятам, как служил разведчиком. Хоть у него и был вставлен неподвижный искусственный серо-голубой глаз после чёрной тряпицы впоследствии, но он и с одним глазом прекрасно и сходу разбирался во всех пацаньих перипетиях, периодически потрясавших школу, и был неоспоримым авторитетом у пацанов. Настюха гордилась им и обожала отца, как и он её.

Иногда она тоже пыталась забросить к Ларику на балкон яблоко из их сада или конфету. Со временем это у неё стало даже хорошо получаться. А потом они выросли, и эти детские забавы и заигрывания ушли сами собой в прошлое. Он поступил в училище, и сидеть на балконе времени у него не оставалось. А после училища, он сразу пошел в армию. Ему очень хотелось увидеть море. Морячки служили по четыре года. К подводному флоту Ларик был не очень пригоден из-за роста. А вот в морской десант — в самый раз, там потолки высокие — всё небо. И все четыре года он занимался «строевой, боевой и политической», как и все. А со второго года, обвыкнув и освоившись, выполнял ещё обязанности худрука хора их крейсера, раз уж успел на гражданке стать «специалистом». Его хор постоянно, и потом даже уже нудно-постоянно, завоёвывал призовые места в смотрах самодеятельности частей флота, дислоцированных в Крыму. Ларику даже предлагали навсегда связать свою музыкальную судьбу с Морфлотом, такие люди везде нужны, «для поднятия настроения, воспитания стойкости и патриотизма силой искусства», как ему тогда говорили. Он не согласился, он насмотрелся на море, очень соскучился и рвался домой. У него были причины торопиться не только потому, что он соскучился по дому.

Ларик счастливо улыбнулся. Пока всё шло, как по маслу. Обсыхая и блаженно щурясь на солнце, крутя в руках оторванный обрывок веревки и вспомнив свои проказы по закидыванию соседского балкона то конфетами, а то и обманками, камешками, завернутыми в фантики, он глянул вниз на правый балкон. Там, прикрываясь от чужих глаз старым зонтом со сломанными спицами, кто-то сидел и загорал, вытянув ноги сквозь прутья балкона. Судя по ногам — девушка.

— Настюха? — негромко окликнул он на всякий случай. Из-под зонта выглянула девушка. Это, конечно, Настюха была. Но теперь она была не той девчонкой, злящейся на него из-за фальшивых конфет и показывающая ему язык. На него из-за зонта смотрело очень даже симпатичное создание лет шестнадцати с толстой русой косой, небрежно заколотой на затылке тяжелым разваливающимся узлом.

— Ларик?! Ты уже приехал?

— Приехал. Месяц почти уже, как приехал. Привет. Ты где теперь?

— Я?! Я экзамены сдаю. Привет.

— Какие?

— Я же десятый окончила. Выпускные.

— Как ты вообще?

— Да так. Помаленьку, — Настя потупилась, — папа умер. Знаешь?

— Нет. Когда?

— Два с половиной года уже, как умер. Осколок тронулся и всё, не смогли помочь ему, — девушка совсем опустила голову.

— Жаль. Хороший он был учитель.

— С кем это ты там лясы точишь? — раздался грубый мужской голос из глубины её квартиры. Настя, забыв и про Ларика, и про всё остальное, стала лихорадочно натягивать на себя платьице и, не попрощавшись, ушла в комнату. Ларик ещё подумал тогда: «Чего это она, так испугалась? И кого?» — но за делами этот эпизод совсем забылся.

И вот Настюха стоит перед ним и, достав из возвращенной ей сумки носовой платочек, вытирает заплаканное лицо.

— Я автобус ждала, а он не пришел. Я и пошла одна.

— Какой автобус? Куда пошла?

— В сад. У нас там сад, — Настюха махнула рукой в сторону заходящего солнца.

— В такое время?

— Ну да. Мама на ночной смене. Я одна.

— И что? Приключения ищешь на свою голову? Садись. Куда везти? — Ларик терпеливо ждал, когда она залезет на сиденье за его спиной.

— Туда. Я там выйду.

— Ага. Выйдет она. Я тебе автобус, что ли? Командуй, — мотоцикл взревел хорошим мощным звуком, поднимавшим Ларику настроение.

— Туда, — Настюха махнула рукой вперёд.

Мотоцикл быстро проскакивал мимо проселочных дорожек, придорожных канав заполненных болотцами, поросшими тростником, мимо рощиц и кустов, удаляясь от города. На пятом, примерно, километре Настя похлопала его рукой по плечу: «Всё. Спасибо. Приехала я», — девчонка слезла с сиденья и отошла к обочине.

— Куда приехала? — недоуменно оглядываясь, спросил её Ларик.

— Да вон, видишь за лесочком домики такие игрушечные? Это и есть наш сад. Там у нас вагончик и участок.

— Ну, так поехали, чего ты тут одна будешь идти? Солнце-то уже село почти. Поехали, довезу.

— Да нет, я сама уж тут.

— Да нет уж, — саркастически усмехнулся Ларик, — сдам тебя с рук на руки и по своим делам поеду. Садись! — он приказал тоном, не терпящим возражений. Это он всегда умел. Девушка послушно села снова и уцепилась руками за тёплое обтянутое пористой гладкой резиной кольцо перед своим сиденьем.

— Куда дальше? —