Шрифт:
Закладка:
Глава 5
На другое же утро я командировал во Второе и Третье Парголово трех смышленых полицейских чинов, поручив им разведать у местных крестьян о всех подозрительных лицах, замеченных в этом районе. На всякий случай я сообщил в общих чертах приметы ограбивших меня разбойников, не дав, конечно, понять, что жертвой их нападения был я сам.
Сам же я решил бродить по Сенной, на Апраксином, на толкучке до тех пор, пока не найду или украденных вещей, или продавцов.
С этой целью я нарядился мещанином, собравшись шататься по известным мне местам, внимательно разглядывая всякий хлам. Как известно - случай благоволит упорным. Так случилось и в этот раз.
Шел я медленно мимо Обуховской больницы, направляясь к Сенной, чтобы провести вечер в малиннике, когда меня перегнали двое мужчин, по одежде - мастеровые. Один из них нес узел, а другой говорил ему:
- Наши уже бурили ей. Баба покладистая…
Меня словно что-то толкнуло! Я затрепетал, как ищейка, что напала на след.
Дал я им пройти вперед и тотчас пошел следом. Они шли быстро, избегая людей, и для меня стало ясно, что они несут продавать краденое. Недолго думая, я решил следить за этими людьми.
Они миновали Сенную площадь и вошли в темные ворота огромного дома «де Роберти». Через ворота вошли во двор и пошли вглубь, а я вернулся на улицу и стал ожидать их возвращения.
Рисковать и идти за ними не было нужды. Место, куда они направлялись, я уже знал. Там, в подвале, жила солдатская вдова Никитина, известная мне скупщица краденого.
Знала и она меня не по одному делу, и я пользовался у нее даже расположением, потому что всегда старался не вводить ее в убытки отобранием краденого и устраивал так, что пострадавшие люди за малую цену выкупали у нее вещи.
Наживались эти скупщики от здешних воров и мошенников, звавших себя мазуриками. Они связанны между собой узами взаимной нужды, помощи, промысла, товарищества и даже условного языка - «байкового».
«Сословие» это состоит из подонков почти всех классов общества, из мужчин и женщин. Есть среди них дворяне, чиновники, служащие и отставные солдаты, но большей частью это мещане, бывшие дворовые люди, отпущенники и крестьяне. Есть и ремесленники, иностранцы и прочие. Некоторые проживают по настоящим видам, другие - по фальшивым, краденым или купленным паспортам, под чужими именами, третьи - вовсе без видов. Одеваются они, смотря по роду мошенничества, которому себя посвятили, различно и нередко преображаются с ног до головы по несколько раз в день.
Те, которые промышляют в среде высшего круга, одеваются щегольски и во фраки; те же, которые ходят в толпы народа или воруют по ночам, - довольствуются простой одеждой. Жизнь этих людей полна разгула: есть копейка - она идет в погребки или трактиры, где мошенники проводят все свободное время, остающееся от их профессиональных занятий. Ни один из этих людей, конечно, никогда не наживал своим промыслом состояния, хотя некоторым из них удавалось смошенничать или украсть более чем на десять тысяч рублей в один прием. А вот скупщики эти сколачивают себе иногда большие капиталы, оттого что промысел этот, в сущности, совершенно безнаказанен...
Итак, ждать мне пришлось недолго. Минут через пятнадцать - двадцать вышли мои приятели, уже без узла.
Я пошел им навстречу и у самого фонаря нарочно столкнулся с одним из них, дабы лучше разглядеть его в лицо. Он выругался и отпихнул меня, но этого времени было достаточно, чтобы я узнал его в тысячной толпе.
Я перешел на другую сторону и стал следить. Они зашли в кабак, наскоро выпили по стакану и вышли, закусывая на ходу печенкой.
Один спросил:
- Ночевать где будешь?
- В Вяземке. - ответил второй. - А ты?
- Я тут… С Агафьей!
Они остановились у дома Вяземского, этой страшной трущобы, в которой, в бытность свою, приходилось мне ютится, и распрощались.
Я тотчас вернулся в дом «де Роберти» и направился прямо в квартиру Никитиной.
Перед входом меня встретили двое мордоворотов, совершенно грозного и безобразного вида: широкоплечие, с черною, как уголь, бородою и брюхами, похожими на исполинские самовары, в которых варится сбитень для всего прозябнувшего рынка.
От того что я находился в совершенно приподнятом состоянии духа и, как следствие, шальном настроении, бес попутал устроить каламбур:
– Добрых вечеров, барышни, – сказал я, подкрутив усы. – Мне бы к Ильиничне попасть...
Я и глазом не успел моргнуть, как меня, без лишних слов, выбросили за порог, как дворовую шавку. Я поднялся, отряхнулся и вернулся к этим хлопчикам уже с удостоверением в руках.
- Сиана Ильинична, - поклонился я, пройдя в весьма недурно убранную комнату.
Никитина пила за некрашеным столом чай, со свистом втягивая его с блюдца.
Это была довольно миловидная дама в летах, очень опрятно одетая: в белой атласной шляпке, из-под которой виднелись серебристо - седые локоны волос; в перетянутом черном шелковом платье и накинутой на плечи турецкой шалью. Даже первые морщинки не могли скрыть её прежнюю чудную красоту.
Взглянув на меня, она безучастно спросила:
- Чего, милый человек, надо?
Я невольно улыбнулся.
- Свет моей жизни, огонь моих чресел! Не узнала разве? - продолжил я театрально, называя её так ласково исключительно чтобы от души порадовать. Никитина к подобному обращению с моей стороны привыкла, не возражала и не оскорблялась.
Она оставила блюдце и всплеснула руками.
- А вот те Христос, не признала! Ваше благородие! Вот обрядились - то! Диво!
- Душа моя, за делом к тебе, - сказал я.
Она тотчас приняла степенный вид и, выглянув в сени, старательно закрыла дверь.
- Что прикажете, Ваше благородие?
- У тебя сейчас двое были, вещи продали, - сказал я. - Покажи их.
Она кивнула головой, беспрекословно подошла к сундуку и показала мне вещи.
Это были довольно старый полушубок и извозчичий кафтан с жестяной бляхой! Чего лучше! Предчувствие меня не обмануло.
Но затем наступило разочарование.
- Пятерку дала, - равнодушно пояснила мне Никитина. - Али краденые?
- Другое - то разве несут к тебе? - сказал я. - Ну, вещи пока что пусть у тебя будут, только не продавай их. А теперь скажи, кто тебе
