стояло два воза с брёвнами, предназначенными на заготовки для ратовищ копий и пик. Ближе к реке, почти на самом берегу стоял широкий дощатый навес, под которым была устроена кузня и две печи с горнами. Дальше располагался небольшой сарай, в котором находилась дубильня. Оттуда тянуло кислым запахом кож.

Зугбир прошёл мимо юрт прямиком в кузницу и уселся за одной из плавилен, на самом берегу реки. В нескольких шагах от него, под откосом берега, плескала вода. Здесь ему никто не помешает, а Чулун вернувшись с похорон хана, скорее всего первым делом направится в кузницу. Подмастерья и молотобойцы с ним не пойдут, ибо сегодня после поминальной тризны, которая продлится до самого вечера, вряд ли кто будет работать. Поэтому Зугбир рассчитывал переговорить с Чулуном с глазу на глаз. Ну, а пока у него есть время всё спокойно обдумать. Зугбир закрыл глаза и расслабился, пытаясь изгнать из головы лишние мысли.

Те немногочисленные звуки, которыми жила опустевшая станица не мешали ему. Скитаясь за Челенгрой, он приучил себя к достижению внутреннего покоя даже тогда, когда буря вырывала с корнями могучие деревья, а вой ветра и треск ломающихся сучьев наполнял всё вокруг.

Погруженный в созерцание текущей воды, Зугбир не заметил, как наступил вечер. До шамана донёсся говор многоголосой толпы, топот копыт лошадей и скрип телег. Обитатели станицы и окрестных куреней возвращались в свои жилища с похорон Хайдара. Где-то вдалеке зазвучала заунывная песня, больше похожая на плач, но вскоре она оборвалась.

Как и рассчитывал Зугбир, Чулун появился в свой кузнице один. Войдя, мастер остановился у низкого верстака. Он перебрал разложенные здесь свои инструменты. Затем зачем-то снял один пучок прутьев, сушившихся под самым покрытым копотью потолком, повертел их в руках и с тяжёлым вздохом повесил обратно. Со стороны могло показаться, что оружейник растерян и подавлен. Зугбир нутром ощутил охватившее того душевное смятение. Шаман негромко кашлянул, привлекая внимание кузнеца.

– Кто здесь?

– Я.

– А-а, это ты, Зугбир,– кузнец подошёл к шаману, который неподвижно сидел, подогнув под себя ноги. Тот даже не повернул головы, продолжая глядеть на бегущие мимо воды Иланы.

Чулун был худощавым человеком чуть ниже среднего роста. Его скорее можно было назвать поджарым, чем щуплым. У него были светло-серые глаза, тёмная, вечно подпаленная, короткая бородка и довольно густые усы.

– Что-то тебя не было видно, ни у погребального костра, ни на тризне по нашему хану,– заметил шаману Чулун.– Я искал тебя.

– Я был на капище в святилище. Молился…

– Понятно. Значит, напрасно искал. А на тризну, почто не пошёл?

Зугбир промолчал. Даже не повернул головы. Его взгляд по-прежнему был устремлён на реку. Чулун постоял ещё немного и, так и не дождавшись ответа, уселся рядом с шаманом. Помолчали.

– Вот и справили мы тризну по нашему хану,– нарушив молчание, произнёс кузнец.– Теперь боюсь, как бы нойоны не затеяли какую-нибудь свару.

Зугбир уловил лёгкий запах браги, исходящий от мастера.

– Тебе-то, какое дело до них?

– Значит, есть дело. Посуди сам – Хайдар был всем нам опорой и защитой от произвола нойонов и старейшин. А теперь его нет.

– Есть Джучибер…

– Есть,– согласился Чулун. Он поднял голыш и бросил его в реку. Вода слабо плеснула.– Но он ещё пока не хан. Сил у него не хватает, да и неизвестно как он покажет себя.

– Думаю, что покажет. Скажи, ты делал доспех для Хайдара?

– А то кто же?

– Значит, знаешь про льдистое серебро?

Чулун не ответил. Зугбир не настаивал. Он видел, что кузнец погружён в раздумья. Что же, пусть сначала вернёт спокойствие своим мыслям, а уж там он сам всё расскажет. В таком деле не следует торопиться. Потому-то некоторое время они сидели, сохраняя молчание.

– Это не тайна. Тайгеты и ченжеры называют этот металл гамелитом. Льдистое серебро дал мне Хайдар,– наконец, заговорил кузнец.– Я слыхал, что оно досталось ему от тайгета, тогда жившего в его курене. Я хорошо помню его, ибо одно время мы с ним обсуждали, как правильно закаливать пластины для брони. Это было ещё до битвы при Длани Света. Бегтер тогда попал в полынью на Илане и сильно простудился. Тайгет подарил ему оберег из гамелита и тот, к удивлению шаманов, пошёл на поправку. Остальное серебро, всё какое осталось после него у Хайдара, пошло на клинки и броню для нойонов и багатуров. Сейчас таких никто не делает. Льдистое серебро, если добавлять его в сплав, даёт гибкость и силу металлу. Из-за него клинки становятся упругими и редко тупятся, а доспехи не ржавеют годами. Помнится, шаманы приходили к Хайдару, прося оставить немного льдистого серебра для приготовления снадобий, что так хорошо затворяют кровь. Но сам знаешь, что палаши и шлемы были тогда куда нужнее…

Зугбир сосредоточено слушал слова кузнеца, закрыв глаза.

– Правда, шаманы ещё толковали про какую-то пластинку из гамелита, на которой начертано великое заклятье. Мол, не милость Покрытой Шерстью с Острым Клыком, а это заклятье помогло Хайдару выжить, несмотря на полученные раны. Хотя ему всё же отняли ногу!

Вот оно! Всё-таки он не зря зашёл к Чулуну.

– Откуда ты знаешь? – спросил Зугбир.

– Я делаю не только юшманы и кольчуги,– усмехнулся Чулун.– Многие целители из святилища приходят ко мне, чтобы я выковал им какую-нибудь нужную вещицу. Иногда они обсуждают свои дела между собой, а я не глухой. Да это ни для кого не было тайной. Кроме того, ты не первый, кто спрашивает меня о льдистом