У подножия Тенгри-Кота недалеко от Барги тянулся ряд высоких курганов, где покоились ханы и славные багатуры племени коттеров. Сегодня вся степь возле них была заполнена народом. Люди пришли проводить в последний путь своего вождя и славного багатура, ибо воистину Хайдар заслуживал такой чести. В первых рядах стояли воины, над которыми реяли войсковые знамёна-туги и бунчуки родов. Вольный степной ветер трепал конские хвосты, украшавшие боевые стяги и навершия воинских шлемов. Позади них теснились родичи, сыновья и простолюдины.

Недалеко от кургана, насыпанного над могилой старшего сына Хайдара Бегтера, была возведена огромная крада из поленьев и брёвен. На вершину погребального костра вёл всход, по которому багатуры пронесли щит с телом покойного хана. Следом за ними провели двух коней, чьи души должны были послужить своему хозяину и господину в небесных кочевьях Рыси-Прародительницы.

Многие из собравшихся, пришли на погребение не с пустыми руками. Покойный не будет знать недостатка в еде на небесах – земля у подножия громадной поленницы пропиталась жертвенной кровью, а туши заколотых быков и овец опоясали погребальный костёр кровавым валом.

Как только последний из участников скорбного шествия, направлявшегося к месту погребения, покинул двор капища, Зугбир вышел из своего укрытия. Старый шаман осмотрелся по сторонам и прислушался, не остался ли кто-нибудь в самом святилище. Но всё было тихо, и лишь большой рыжий кот, выгнув спину, тёрся об острый край одного из жертвенников и смотрел своими зелёными глазами на Зугбира.

– Я тебе,– погрозил Зугбир коту своим посохом. Перестав чесаться, тот забрался на один из брусьев, поддерживающих свод святилища, и принялся вылизывать шкуру, изредка бросая вороватые взгляды на шамана.

Зугбир не терял времени даром. Он быстро пересёк широкий двор и остановился напротив изваяния воинственного Далха-Кота. Шаман обошёл жертвенник, посвящённый богу войны, вплотную приблизившись к изваянию. Несколько мгновений он ощущал, как его душу захлестнули чередующиеся волны страха и ярости, исходящие от кумира. Такого он давно не испытывал.

Зугбир сделал глубокий вдох и резко выдохнул, возвращая себе душевное спокойствие. Одновременно он совершил несколько замысловатых телодвижений, собирая свою волю воедино. Морок рассеялся. Теперь ему ничто не мешало, и он мог неспешно осмотреть изваяние.

Коттерский бог войны был изображён в виде громадной кошки, изготовившейся к прыжку, с вздыбленной на спине шерстью и оскаленной пастью. Кстати, в пасть были вставлены настоящие клыки тугрского саблезубого барса, каждый длиной в две ладони.

Правая когтистая лапа была приподнята, и любому, кто подходил к образу Далха-Кота, казалось, что он вот-вот нанесёт ей удар. Уши с мохнатыми кисточками на голове изваяния были прижаты, а жёлтые глаза, выполненные из янтаря, мерцали живым огнём. Длинный хвост с шипами на самом его кончике был прижат к левому боку.

Древние мастера вырезали изображение Далха-Кота из большого цельного куска твёрдого дерева и пропитали жиром, защищавшим его от гниения и непогоды. Обойдя его кругом, шаман так и не смог заметить хоть малейшего намёка на какую-либо трещину или паз. Разглядывая изваяние Далха-Кота, Зугбир никак не мог понять, где можно было устроить тайник для металлической пластины, чьи размеры приблизительно состояли полторы ладони в длину и две трети ладони в ширину.

Взгляд Зугбира невольно упал на торчащие из оскаленной пасти длинные клыки барса, за которыми темнел зёв божественного зверя. Ну, конечно же! Теперь всё своё внимание он сосредоточил на полураскрытой пасти Далха-Кота.

Наконец, шаман сумел разглядеть искусно замаскированный изображением шерсти плотно пригнанный шов, идущий между нижней челюстью и горлом.

Зугбир осторожно протянул руку к усеянной острыми зубами пасти, но в последний миг внутреннее чутьё заставило его отдёрнуть её. Что-то остановило Зугбира, предвещая об опасности, подстерегающей непосвящённого. Шаман перехватил посох и медленно просунул его конец между клыками. Его рука чуть дрогнула от напряжения, и посох слегка коснулся одного из зубов в пасти Далха-Кота.

Хрясть! – раздался громкий сухой треск. Челюсти Далха-Кота, незримо дрогнули, сомкнувшись на какую-то долю мгновения, перемолов конец посоха, оказавшийся в пасти.

– Ого… А зубы-то оказывается железные…– выдохнул Зугбир, рассматривая неподвижно замершее изваяние божества и мелкие щепки, усеявшие его подножие. Это всё, что осталось от крепкого ясеневого посоха не один год верно прослужившего Зугбиру.

– Вот значит, как отец Эренцена потерял свою руку,– задумчиво пробормотал старый шаман.

Эренцен был шаманом-целителем, который всего лишь семь лет назад принял посвящение. Покойный отец Эренцена, в отличие от сына, претендовавшего на старшинство среди остальных служителей Небесной Рыси, был превосходным знахарем и, по мнению Зугбира, заслуживал большего уважения. От одного из шаманов Зугбир слышал историю о том, что небесная Прародительница якобы разгневалась на целителей после битвы при Длани Света. В частности, за то, что они не смогли сохранить Хайдару – что тогда ещё не был ханом, а всего лишь одним из родовых нойонов – его ногу, которую пришлось отрезать.

Тогда-то и отец Эренцена лишился своей руки. Все гадали, кто посмел нанести такую жестокую рану служителю Рыси-Прародительницы, хотя война уже закончилась, а поднять руку на знахаря у коттеров считалось если не святотатством, то очень тяжким проступком, да к тому же на человека пользовавшего самого Хайдара…

Теперь-то Зугбир догадался, кто и как пытался проникнуть в тайну странной дощечки из неведомого металла, которая помогала залечивать раны. Наверняка Хайдар знал, куда тайгет спрятал эту вещицу, обладающую небывалым могуществом и, будучи тяжелораненым, в бреду выболтал её местонахождение.

Зугбир сильно подозревал, что в то время возле раненого Хайдара, находился отец Эренцена. Видимо, узнав, где сокрыта пластина, тот сунулся к Далха-Коту, потерял руку и, не дождавшись своего честолюбивого сына, бывшего в отъезде, вскоре умер от начавшейся огневицы.

Зугбир разочарованно вздохнул, глядя на изваяние божества. Оставалось решить ещё один важный вопрос – а ну как внутри ничего нет? Или Далха-Кот хранит в себе