коммуналка – сбегаются соседи. Впрочем,

что хорошо: отпаивают чаем, зеленым, и несут варенье –

порою абрикосовое, чаще –

бурду из местных ягод. Солнца

мне не хватает даже ночью. Даже – здесь. И даже

когда есть водка с персиковым соком,

варенье тутовое и инжир сушеный,

манты из тыквы, плов с бараниной и райский

шербет. Так одиноко мне, когда на небе

нет звезд. Особенно теперь, когда и звезды,

и небо, и, пожалуй, даже солнце

мне заменила ты, любимая. Где ты?

Ах да, я вспомнил – там, среди снегов,

на севере, который мнится

арабам самым страшным из адовых кругов. Ну что ж,

пусть буду я очередным Орфеем

(мне лира не нужна и даже блюдце –

макомы буду петь, сложив ладони рупором –

тебя я докричусь), я за тобой отправлюсь, о

Эвридика, солнышко мое.

Цветущий миндаль

В том ли месте тебя мне искать,

что подсвечено вишневой завязью,

там, где-то в марте или апреле,

когда ветрам еще привольно, а солнце

еще слишком нежно? Там ли,

где жгучая пустота льнет к глинобитным стенам,

чей прах умягчает обочину,

полосуя последним прости кромку асфальта

вслед каждой горячей шине? Там ли,

откуда как водится не приходит ответа

или – вместо ответа – дата,

впрочем, чаще неверная?

Это случалось не раз:

многие уходили, возвращалась лишь боль.

Но заметнее становилась разница

между тем, что имеешь и тем, что иметь не нужно.

Становились заметней в траве конопляные вспышки,

распластанный подорожник, волчья ягода, твой след,

уводивший, конечно же, в сторону

от дороги, обжитых мест и того, что могло быть, но

не было. Память

хранит несколько подобных осечек в течении времени,

когда возможный, но не случившийся ход событий

оказался запечатлен куда отчетливей,

чем даже десятки дат, выхваченных из небытия

карточками в фотоальбоме.

Но ни память, ни фото в альбоме

не могли подсказать мне где ты.

Настоящее, лишенное прошлого,

было слишком пустым, чтоб начать всё с начала,

но сама эта возможность пьянила, хотя

было почти бесполезно искать тебя

в закоулках сердца, ибо было понятно –

сердце лишь механизм.

Во всяком случае, до тех пор, пока ты не найдешься.

Оставалось заглядывать в хрупкие цветки миндаля и урюка,

карабкаясь по кривым ветвям, пока ветер

не собрал с деревьев дань лепестками,

лишив меня последней надежды: ведь где,

если не в цветах, ты могла находиться?!

Слова для марта

Прикоснуться к полям, зеленым тобой,

обернуть тонкой тканью небесного цвета себя,

или – напротив – открыться, отдаться

летним сухим ветрам, зною сна

послеполуденного; проснуться, чтоб вновь

искать островок тишины

в молчанье твоем, пламенея от солнечной ласки, и так

скитаться дни напролет, недели и месяцы в этом

пространстве, не связанном с именем, временем или

причудами расстояний, характеров, качества

автострады, эстрады, страны.

Прикоснуться к тебе и обжечься

сонной твоей теплотой, и предчувствовать,

как и дальше, на всех изгибах

кожа твоя будет ждать, как и ты,

продолжения этой ласки –

медленной, словно вода на равнинном просторе,

словно бы плотная белая ткань,

ждущая ветра, избранника, чтобы затем

вспыхнуть тугим и мощным давлением изнутри,

и нестись, увлеченной сильной и нежною пустотой,

в никуда, как всегда, в неизвестность, где правит

то, что не существует, к чему уже не прикоснешься.

Но вновь прикоснуться, теперь –

к этому свету, что выстрадан лилиями и гиацинтами,

бледными завязями на взбухших весенних ветвях,

и тобой, да, пожалуй, тобой, мое солнце,

смеющееся во сне, говорящее во сне, открывающее

тайны юности и любви, их бурного роста

и этого вечного трепета, верного знака,

уже пометившего зимнее царство и медный утренний

небосклон

(всегда со следами вчерашнего, но

без тени или намека на завтра), и вот

ты просыпаешься: иной свет, иной голос

зовут меня, учат меня – твоею улыбкой, твоими глазами –

видеть, касаться, чувствовать, знать, говорить.

Другими словами.

Да, другими словами.

Одним словом.

Июнь

В моей жизни случается много странных событий:

гаснет в подъезде свет, и я застреваю в лифте;

после душного дня – ливень с молниями; девушка,

с которой едва знаком, вдруг остается со мной и мы

занимаемся «непотребством»; книжка

любимого поэта не доставляет удовольствия, – как если б

всё не так, хотя всё хорошо. Плавятся дни под ногами.

Ночи –

в мокром постельном белье, один ты или же с кем-то:

влажные руки, сердце в слезах. Вместо слов – пустота,

чувство свободы, имя которому – одиночество; Марк Стрэнд

и его «Элегия 1969»; эйсид-джаз, клуб «Кризис жанра», стихи

не написанные по-человечески, но снующие в воздухе как

лоскутки, а порой как полотнища ветра, открытые

ушам, глазам, кому-то другому – не

тебе. Свет мой, солнце мое, бриз,

горькая морская вода.

Истории, подслушанные на остановках

Дословно

Постойте! Поплачем, вспоминая о любимой

и ее стоянке на склоне холма

между ад-Дахулем и Хаумалем.

Имру аль-Кайс

Был вечер жарким как всегда, и ты сказала: «Я согласна,

и смерть ничто в сравненье с мукой

и радостью, что ты мне доставляешь.

Сменилось лето крепкой сигаретой,

увял бульвар, как увядает в итоге каждая из нас.

Ты мне достался сувениром

от прожитых, сгоревших дней и имя

твое я потеряла еще в мае, как зажигалку на столе в кафе.

Мы бросились через дорогу по маршруту,

который никуда нас не привел:

пустынные кварталы, одноэтажки без дверей и окон,

заборы, рваные афиши, душный ветер,

что треплет твою гриву,

ты – всё время убиравший прядь со лба, в очках

солнцезащитных, с сигаретой –

садишься