— Ты же знаешь, что тебе не обязательно провожать меня потом обратно, — говорю я ему. — Я никому не скажу. Со мной все будет в порядке.

Он сглатывает, выглядя измученным, когда обдумывает это, покусывая нижнюю губу. Затем качает головой.

— Можешь положиться на меня, мисс Ван Тассел. Я вернусь сюда в четыре, — его лошадь поднимает голову и роет лапами влажную землю. — А теперь мне пора, — тихо добавляет он.

Он разворачивает лошадь, и они пускаются в галоп, исчезая в лесу красноватой вспышкой.

Я оглядываюсь на школу. Я не виню Матиаса за то, что он ушел. Сомневаюсь, что они пропустили бы его за ворота — похоже, даже я не смогу пройти. Подвожу лошадь поближе, чтобы рассмотреть, и она тоже начинает протестовать. Она всегда вела себя нормально, когда я экспериментировала, но моя магия ничтожна по сравнению с тем, чему учат за этими каменными стенами.

Чем больше я смотрю на школу, тем больше она кажется мне разумным зверем, и тем больше ворота напоминают клетку. Я приезжала сюда с родителями, когда была ребенком, и помню, что это было большое, бескрайнее королевство посреди леса, окруженное самым темным озером, в глубине которого, казалось, таились чудовища, но все детали того визита неясны, как часто бывают размыты воспоминания из детства.

И все же мой визит в июле этого года тоже кажется размытым. Я приезжала сюда с мамой, чтобы встретиться со своими тетями, пройти собеседование и тесты, которые были необходимы для поступления. Я помню, как мы с мамой стояли за воротами, с благоговением глядя на туман, который все еще присутствовал даже в разгар лета, на черную, как чернила, гладь озера, ощущая предчувствие силы за каменными стенами, а потом… все. Ничего не помню из того, что было внутри. Не помню, с кем я встречалась, или что мы обсуждали, или как вообще что-то выглядело.

Дрожь пробегает по мне, передаваясь на Подснежницу, которая тревожно фыркает и дрожит. Я наклоняюсь и похлопываю ее по плечу.

— Полегче, — воркую я, поглаживая ее шелковистую шею. — Бояться нечего. Это…

— Катрина Ван Тассел?

Я подпрыгиваю в седле, и Подснежница с ржанием встает на дыбы. Я ухитряюсь остаться на месте, держа поводья, глядя вниз, где рядом с нами из ниоткуда появилась женщина в плаще с капюшоном.

— Извините! — восклицаю я, когда Подснежница разворачивается. — Вы нас напугали.

— Все в порядке, — говорит она ровным голосом. — Я ждала тебя.

Подснежница снова громко фыркает и качает головой, но успокаивается. Я не могу удержаться и смотрю на эту женщину, гадая, кто она такая. Никогда раньше ее не видела и думала, что в этом городе это невозможно.

— Я Маргарет Янсен, — говорит она. — Знаю, ты меня не помнишь.

Я моргаю, глядя на нее. Ужасно странная вещь. Когда я впервые посмотрела на нее, то не могла разглядеть лица, как будто черты были расположены задом наперед, а теперь они, наконец, собрались вместе, создавая нечто узнаваемое. Она довольно высокая, худощавая фигура видна, несмотря на толщину черного плаща. Под капюшоном у нее длинная, хрупкая на вид шея и маленькое личико с острым подбородком, напоминающее цаплю. У нее впалые скулы, как и круги под глазами, губы тонкие и сухие, в каштановых волосах проглядывают белые и седые пряди. Только ее глаза сияющие и очень, очень темные. Чем больше я смотрю на них, тем темнее они становятся, отчего у меня кружится голова.

— Конечно помню, — тупо отвечаю я. — Я встретила вас, когда была здесь в последний раз. Вы показали мне все вокруг.

Это все равно что вспомнить сон. Ничего не ясно — как будто туман, окружающий кампус, делает то же самое с моим мозгом. Но сейчас я вспоминаю эту женщину, как сидела с ней и мамой в холодном, продуваемом сквозняками кабинете, потягивала чай с листьями полыни и рассказывала о своем «даровании». Тогда она выглядела по-другому, как-то моложе, ее энергия была теплее.

Она одаривает меня терпеливой улыбкой, как будто слышит мои мысли. Может быть, она и это может. Телепатия — это дар, которым я не обладаю, но, возможно, он есть у других.

— Извини, у нас нет приветственного комитета, — говорит она, сжимая свои костлявые руки. — Первый день в школе всегда немного хаотичен.

Я смотрю поверх ее головы на школу, впервые замечая, насколько она пустая. Тихая. Даже птицы замолкли, воздух совершенно неподвижен.

— Я опоздала? — спрашиваю я, чувствуя, как волна паники скручивает живот. Это вообще тот день? Мама разбудила меня утром, так быстро рассказывая о моем первом дне в институте, даже не помню, когда в последний раз она была так взволнована чем-то. Она что, перепутала даты? Я должна была приехать раньше? Позже? Она лишь сказала встретиться с Матиасом в восемь.

— Вовсе нет, — говорит женщина. — Здесь ты будешь в своем собственном темпе. Нет никакого наказания за опоздание или поблажек за раннее прибытие. Важно лишь то, что в конце каждого семестра ты сможешь продемонстрировать себя на тестах, — она замолкает, окидывая меня проницательным взглядом. — Возможно, сейчас нам следует провести небольшую демонстрацию.

Она указывает на ворота тонкой белой рукой.

— Ты можешь открыть ворота со своего места?

Я тупо смотрю на нее.

— Что вы имеете в виду?

— Ты можешь открыть врата, используя свой разум?

— Разум? Нет. Извините, я немного сбита с толку, — с чего она взяла, что я способна на это?

Она останавливается у калитки и смотрит на меня через плечо.

— Мы уже обсуждали это раньше, Катрина.

— Можно просто Кэт, — говорю я рассеянно. На меня нахлынуло еще одно воспоминание. Я сидела на высоком деревянном стуле в похожей на собор комнате с витражными окнами. Они были увиты красными и синими цветами, и когда сквозь них проникал свет, каменный пол казался побитым. Я держала в руках чашку чая, пар бил мне в лицо, когда потягивала его, а передо мной стояли четыре женщины в плащах, их глаза были закрыты, и они что-то напевали себе под нос. Две из них были моими