не жалея сил: составлял документ, именуемый «Должность Архитектурной экспедиции», — свод наказов и рекомендаций в строительном деле, архитектуре, планировке города. Чертил проекты будущего центра Петербурга на Адмиралтейской стороне; планировал совсем новый район — Коломну с дожившими до наших дней Покровской площадью (ныне Тургенева) и Садовой улицей от Мучного переулка до Калинкина моста. В Коломне предстояло селиться работным людям. А для быстрейшего, в случае надобности, введения войск в город наметил Еропкин прокладку третьего луча от Адмиралтейства к окраине — Измайловскую першпективу. Замыслил великую перестройку Васильевского острова, желая превратить его в невиданный доселе ансамбль парков, каналов, дворцов с полукруглой площадью перед зданием Двенадцати коллегий и памятником основателю города — Петру I в центре.

Забота о России, о ее будущем привела Петра Михайловича, потомка старого смоленского рода, к участию в факции Артемия Волынского против немецкого засилья. А казнили Еропкина в годовщину Полтавской битвы и в День святого Сампсония Странноприимца, римского патриция, овладевшего тайнами врачевания, для того чтобы облегчить участь страждущих…

Незнание сути дела Волынского для Растрелли закономерно. Оно следствие нежелания знать. Неприятие всяческих политических действ было его убеждением. Факции распадаются или кончают свое существование на эшафоте. Интриги умирают и забываются. Остается только искусство. Творчество и его конечный результат. Настоящая архитектура — герольд, возвещающий будущему о культуре и вкусах своего времени. Возведенными им дворцами будут любоваться потомки. А многие ли из них вспомнят о Волынском и Еропкине?..

Кони уносят архитектора снова в Митаву. Дело нельзя оставлять без присмотра. Он сам потом напишет: «Служба архитектора в России изрядно тяжела. Ему недостаточно сделать проект здания, которое он должен выстроить, нужно, чтобы он сам вычертил его в большом масштабе и беспрерывно присутствовал на стройке…» Но на сей раз помимо этих дел у него новое, опять срочное задание герцога. Эрнст Иоганн Бирон жаждет иметь еще один дворец — загородный, летний.

Через месяц Франческо Бартоломео отправляет в Петербург подробное донесение:

«Ваше Сиятельство.

С глубочайшим почтением я получил письмо, которое Ваше Сиятельство оказали мне честь написать (личное письмо герцога нижестоящему случай уникальный и свидетельствует о самом доброжелательном отношении к архитектору. — Ю. О.), желая ознакомиться с положением в Zipelhof. Я немедленно исполнил повеление Вашей Милости, но все же умоляю поверить мне, что я давно выполнил бы желание Вашего Сиятельства, если бы мне не помешали важнейшие занятия, и не думая, что Ваше Сиятельство желал бы быть извещенным ранее, я не сделал это до моего отъезда.

Должен сообщить Вашему Сиятельству, что господин обер-гауптман Ливен находился в Zipelhof одновременно со мной и любезно сопровождал меня повсюду и был свидетелем тех замечаний, которые я сделал относительно расположения Zipelhof и его окрестностей, пытаясь найти там подходящее место для постройки дома, где Ваше Сиятельство могли бы получать все удовольствия, которые предоставляет сельская жизнь; и так как Ваша Милость позволила мне выразить мои чувства, то я имею честь сообщить Вам, что расположение Zipelhof, на мой взгляд, совершенно не подходит для строительства дома, так как я не нашел там ни одного приятного вида, могущего удовлетворить взгляд. Это большой недостаток для загородного дома, к тому же в этом месте очень мало воды, и было бы обидно, если бы Ваше Сиятельство понесли расходы из-за постройки дома в местности, где нельзя получить никакого удовольствия. Если бы Ваша Милость пожелала прислушаться к моему мнению, я посоветовал бы Вам построить дом в Репо, месте, удаленном от Zipelhof всего лишь на четверть мили. Уверяю Ваше Сиятельство, что трудно найти более подходящее место для постройки загородного дома.

Во-первых, вода здесь имеется в изобилии и совсем рядом с тем местом, которое я выбрал для строительства дома. Он находился бы в очень удобном положении, дающем возможность наслаждаться окрестностями, производящими очаровательное впечатление. Насколько хватает глаз видны луга, с двух сторон находятся леса удивительной красоты, перед домом, кроме того, находился бы другой лес, в котором Ваше Сиятельство могли бы приказать сделать аллеи, что только увеличило бы красоту этого места. Ваше Сиятельство сможет лучше судить об этом, когда я пришлю Вам планы обеих местностей, которые сделает один из моих кондукторов. Он отправится на следующей неделе в Zipelhof, и как только планы будут готовы, я не замедлю отослать их Вашему Сиятельству, в надежде на то, что, изучив их, Вы согласитесь с моим предложением.

Я умоляю Ваше Сиятельство удостоить своего высокого покровительства того, кто имеет честь быть с глубочайшим почтением нижайшим покорнейшим и обязаннейшим слугой Вашего Сиятельства, Вашей Милости

Митава, 16 августа 1740 г.

де Растрелли».

Сегодня в бывшем местечке Ципельхоф, километрах в семи от Добеле растет только небольшая группа деревьев. Дворец построен не был.

Через два с половиной месяца после получения письма герцог был арестован.

Это первое и до сегодняшнего дня единственное известное письмо Франческо Бартоломео Растрелли, где зодчий подробно и убедительно говорит о функциях загородного дворца, о взаимоотношении архитектуры с окружающей природой. Перед нами зрелый мастер, много и серьезно размышляющий о смысле и задачах своей профессии.

III

Осознание меры отпущенного счастья или несчастья зависит от характера человека. От его умения смотреть на мир — улыбчиво или сумрачно.

Для стороннего наблюдателя, не стремящегося утруждать себя глубокими раздумьями, жизнь архитектора Растрелли предстает счастливой и даже удачливой. Занимался любимым делом, пользовался почетом и уважением, жил безбедно, имел семью, дом…

Да, была личная, семейная жизнь с ее неизбежными радостями и горестями. Растрелли женился, скорее всего, в 1732 году, когда вернулся из Москвы в Петербург. Невеста — девица Уоллес (Walles). Кто был ее отец, установить не удалось, потому что в сохранившихся документах за 1734 год упоминается только мать девицы — госпожа Елизавета Уоллес. Правда, в бумагах 3-го департамента Сената за 1740–1750-е годы упоминается капитан и секунд-майор Веле из Лифляндии. Если принять во внимание грамотность тогдашних канцеляристов и произвол в русской транскрипции иноземных фамилий, то можно и задуматься: не родственники ли это жены архитектора?

Молодые с тещей и сестрой жены поселились в доме отца. Какие были взаимоотношения между хозяйками, какие усилия предпринимали мужчины, чтобы воцарились мир и «благоволение в человецех», останется навсегда неизвестным.

В начале марта 1733 года у Франческо Бартоломео де Растрелли рождается сын Иосиф Яков. В последних числах 1734 года на свет появляется Елизавета Катерина де Растрелли. А в конце октября 1735 года рождается вторая дочь — Элеонора. Кстати, восприемником ее при крещении был английский посол в России мистер Рондо (еще одна связь, проследить которую тоже пока не удается).

В июне 1737 года по дворам Петербурга проводится перепись населения. 9-го числа чиновники пересчитывают жителей Московской стороны.

«По Фонтанной речке первой сотни учинена перепись. Всего дворов 68. Живет в них мужчин —