касается второй машины... Ее просто нет. Тут могут быть варианты. Либо мы проложим линию связи от вашей лаборатории к вычислительному центру, либо основные решения и конструкторские узлы будете отрабатывать на машиностроительном заводе. У них две машины. Договорились?

— Что поделаешь, — вздохнул Григорий. — Раз другого выхода нет, можно и так.

Когда черная «Волга» с Козаком уехала, Савич, удрученный сложностью задания, зашел в кабинет Петра Яковлевича, сел за стол. «Да, задачка! Как ее решить? С какого конца взяться? С чего начать? Правда, опыт кое-какой имеется. И все-таки...»

Его раздумья прервал шум в приемной. Натали кого-то не пускала к нему.

Григорий прислушался, узнал голос Максима Бигуна.

— Тебя, доця, сам черт не полюбит, такая ты въедливая! Говорю, что назначил свидание.

Григорий распахнул дверь:

— Заходи.

Тяжело дыша, Максим положил на стол несколько страничек:

— Читай. Прославляю тебя, а эта выдра вцепилась: «Не пущу без доклада!» И всё!

Прочитав статью, Григорий похвалил Максима.

— Все написано правильно. Никаких замечании у меня нет, кроме одного, существенного: вместо моей фамилии надо поставить фамилию Ореста Остаповича. Ты хотел сделать мне приятное. Спасибо. Но вернее будет так. — Григорий взял ручку, вычеркнул везде свою фамилию. — Олияр корпел над разработкой, пусть и собирает лавровый лист для своей диссертационной ухи.

Максим недовольно скривился.

— Этому толстому борову ты отдаешь... Что же вы наделяете бездарей тем, что им и не снилось?

— Давай не будем дискутировать. Сделай, как я сказал.

— Ну что ж, пусть будет по-твоему. — Максим сунул в портфель статью. — Будь здоров! Завтра читай.

Проводив Бигуна до двери, Григорий попросил Натали пригласить к нему Ромашко и Сюсюка. Сел за стол, позвонил Петру Яковлевичу, рассказал о свалившихся на его голову хлопотах.

Тот с минуту молчал, потом хриплым голосом произнес:

— С кондачка ничего не начинай. Биологические создания, в том числе и человек, самые лучшие советчики, самые совершенные образцы. Приезжай завтра. Возьми с собой заведующих отделами Ромашко и Сюсюка. Я тут кое-кого приглашу, с кем следует посоветоваться и кого есть смысл послушать. В общем, жду.

Вошли Ромашко и Сюсюк.

— Ну, ты накаркал, когда мы у тебя пили чай, — заявил с порога Ромашко. — У меня прорезались несколько иные планы. Скорректируем?

— У тебя тоже, Евгений? — устало спросил Григорий. — Что-нибудь фантастическое?

— Да нет. С Василием добиваем систему Олияра. Имеются некоторые пробелы в программе, нужны дополнения и уточнения. Бились целый день. Половину успели, вторую оставили на завтра. Башка уже не варит.

— Завтра мы должны быть у шефа. Прошу тебя, Евгений, обойди сейчас все отделы. Предупреди руководителей.

— Хорошо, — кивнул Сюсюк, направляясь к выходу.

— Прибавилось хлопот, Петрович. — Совиные глаза Григория впились в Ромашко. — Как узелок развязывать будем?

В его вопросе прозвучали и озабоченность, и беспокойство, и затаенная гордость — поручают не кому-нибудь, им! Открывается широкое поле деятельности — есть где разгуляться фантазии, выдумке, изобретательности.

— Не убивайся, Григорий Васильевич. Пошарим по своим сусекам. Кое-что накопилось за годы. Не волыним! Имеются у нас заготовки, сделанные впрок! Все пойдет в дело.

— Давай, Петрович, осмотрим наше хозяйство перед решительным шагом. Прикинем — с чего начать, на что опираться. Пошли к конструкторам.

Они спустились в полуподвальное помещение. Вдоль стен широкого коридора поблескивали смазанные токарные и фрезерные станки со сверхпрочными резцами-кристаллами, приставками, схемами управления. За такой станок охотно стал бы любой токарь или фрезеровщик. Здесь были крохотные коробочки с перфолентами, строго контролирующие режим обработки металла, ленты-записи, фиксирующие приемы работы умельцев высшей квалификации. Стоит нажать на кнопку с надписью «пуск» — и станок начнет обрабатывать заготовку так, как это сделал бы король токарного дела. Стояли строгальные и шлифовальные станки. Нейронная сеть, предложенная Григорием весной, приросла к длинной суставчатой штанге с затвором на конце и небольшой телевизионной камерой сбоку.

Григорий повеселел:

— Ого, Петрович, есть от чего танцевать. А где же люди?

— Как это где? Один на свидание побежал, другой — в кино, третий — домой...

— Ах, да! — Григорий посмотрел на часы. — Рабочий день уже кончился.

— Видишь, Григорий Васильевич, впереди темноту?.. Приглядись к ней получше, потрогай ее руками. Когда я заглядываю сюда, мне кажется, что в этой сплошной темноте, как в первичном земном хаосе, носятся все догадки, все открытия, которые сделают наши хлопцы.

— Петрович, да ты лирик! — воскликнул Григорий. — Но темнота здесь не сплошная.

В самом дальнем углу коридора тоненькой струйкой пробивался из-под двери свет. Он дрожал, упираясь в противоположную стену, будто длинный ржаной стебель.

Ромашко взял Савича за локоть:

— Пойдем посмотрим, кто это не торопится уйти с работы.

В небольшой клетушке у стены примостился стол, наращенный с обоих концов досками. На вбитых в стены крюках висели какие-то невиданные фантастические вещи из проволоки, металла, пластмассы. Они были похожи и на длинные корешки с кустистыми отростками, и на маленькие каркасы дирижаблей без оболочек, и на причудливую паутину из тонких проволочек, так замысловато переплетенных, что, пожалуй, и творец этого чуда не нашел бы их начала и конца. На высоком, поднятом почти к потолку подоконнике блестели выпуклые колбы с пристроенными к ним большими и маленькими трансформаторами, соединительными трубками, дросселями. К другой стене притулился огромный кульман. На его просторной площади было где разгуляться и чертежному карандашу, и фломастеру, и воображению. Рядом висела обычная черная школьная доска, исписанная цифрами, формулами.

Неподалеку от входа тонко посвистывал крохотный токарный станок. Над ним склонился мужчина с широченными плечами, с торсом штангиста-тяжеловеса. Его длинные чуткие пальцы, несоответствующие могучей фигуре, нежно вели миниатюрный резец над золотистой поверхностью заготовки.

Мужчина так углубился в работу, что не заметил прихода Савича и Ромашко. Склонив голову к правому плечу, он внимательно следил за тем, как резец выбирает тонкую, будто волосок, стружечку и она скручивается в коротенькую пружинку.

— Лесь Прут, конструктор, — шепотом, чтобы не обращать на себя внимания, сообщил Ромашко. — Мы его приняли на работу, когда ты в Киеве был. Перешел к нам из института механики. Золотые руки, золотая голова.

Григорий сдержанно кашлянул. Лесь