— Ты что-то затеял? Поделись. Может, не соглашусь.

— Исключено! Все будет соответственно твоим наклонностям и извечному нашему зову. Зову распыленных по лику земли скитальцев, лишенных отчего крова и общего дома.

— Но, но, Ёся! Твоему дому позавидовал бы сам ребе Кахане.

— Это владение ненадежно. Его могут отобрать в любое время, если кто-нибудь нацарапает анонимку или донос.

— Так подай заявку на свое изобретение. Получишь патент и...

— Бумажки, даже скрепленные гербовыми печатями, теряют всякую силу, если какой-нибудь горластый демагог на многолюдном сборище потребует передать твой дворец под детский сад. Родители, которым не на кого оставить своих детей, подхватят призыв, добьются своего. И переедем мы в коммунальную квартиру, если не в здание с решетками.

— Не верю твоей тираде!.. — Майя вдруг застыла с открытым ртом. Ее лоб покрыли мелкие морщинки. — Постой, постой!... Я обижена? Так, Ёся?

— Верно.

— И тебе выгодно все это, потому что возвращает меня к тебе?

— Не спорю.

— И что же ты хочешь предпринять?

— Буду добиваться твоей реабилитации. Полной и безоговорочной. Как видишь, все буду делать для твоей же пользы.

— Но и для своей — тоже?

— Не без этого. Один я без тебя как без рук. Скорее — как без мозга.

— Ясно. Слушай, Ёся... — Майя заговорила медленно, спокойно, будто размышляя вслух. — Ты охотно прощаешь мне наш развод... Прощаешь мне любовников... Ты, кто копил червонец к червонцу, безоглядно тратишь... Значит, я действительно нужна тебе... Уж не собираешься ли ты превратить меня в защитную стену для себя?

— Я не эгоист. Для нас обоих. И еще для многих... Мы говорим с глазу на глаз. Понимаешь?

— Взял бы патент, и все было бы в порядке.

— Зачем? Ведь я безвозмездно сделал мосты таким влиятельным людям, как Лысорук. В случае чего они замолвят словечко. — Иосиф Самуилович раскрыл блокнот, стал искать какую-то запись.

«Ищи, Ёся, ищи... Наперед знаю, что будешь напевать. Старая, стертая пластинка», — Майя закрыла глаза, приготовилась слушать.

Да, она не ошиблась, Иосиф Самуилович сказал то, что она не раз слышала от него раньше.

— Все народы, среди которых живут евреи, явные или скрытые антисемиты, так говорил наш провидец Герцль. Прошло много времени с тех пор, когда были произнесены эти слова. В наши дни это откровение обернулось своей противоположностью. Теперь антисемитизм, даже будучи могущественной силой, не может принести евреям вреда. Наоборот. Его считают полезным для развития еврейской индивидуальности. Это тоже слова Герцля. А вот у меня записано высказывание Жаботинского: антисемитизм, особенно возведенный в принцип, весьма удобен как предлог для сионистской агитации. А вот Бен-Гурион[14]: сионистам следует маскироваться под неевреев и преследовать евреев грязными методами антисемитизма. Тебе должно быть ясно что к чему...

— Ёся, о чем ты? Кто тебя загнал в этот тупик? Я не слепая! За твою снисходительность и щедрость я должна протоптать для тебя дорожку из него? Так?

— Сквозь него! — с нажимом произнес Иосиф Самуилович. — Или — через него! Вариант на крайний случай...

— Значит, обещаешь роскошь, уют, выгоды... А если не соглашусь — выбросишь на улицу?

— Не торопись! На свежий воздух всегда успеем. Хотя бы в твою Судовую Вишню...

— Выходит, у тебя все продумано?

— Да, некоторое время ты будешь сидеть в своей квартире. Необходимым я тебя обеспечу.

— Цель? Мне пока не все ясно.

— Сделаем вид, что ты выражаешь протест против преследования тебя медицинскими чиновниками как врача еврейской национальности. Скажешь где-нибудь при людях — тебе это ничего не будет стоить, не придерутся. Обычное конституционное право на критику. Должностные лица будут вынуждены создать комиссию... Начнется расследование... Это кратчайший путь к реабилитации. О ней надо не просить. Ее нужно вырвать!

— Ёся! Лучше я пойду ученицей на какой-нибудь завод! — резко возразила Майя, сев на кровать.

Иосиф Самуилович передвинул свой стул поближе, коснулся длинными пальцами ее колена.

— Нет и нет! У нас все отберут ленивые и бездарные аборигены! Когда ты выступишь с протестом, я прикрою тебя, обращусь в высшие инстанции. Потом... в случае чего... ты прикроешь меня. Неужели ты не понимаешь, что вознаграждения за патент не хватило бы на возведение этого царского дворца для тебя.

— Противно, Ёся. Еще ни разу в жизни никто не смотрел на меня косо из-за моей принадлежности к... Убери свои когти! Я к тебе пока не вернулась...

— Хорошо, рассмотрим положение в императивном плане... Послушай мою интерпретацию одной биографии... — Иосиф Самуилович напрягся, как перед прыжком. Круто изогнутые брови сошлись над переносицей, уголки выгнутых вперед губ опустились, придав лицу властное выражение. — Избалованное дитя матушки Сарры и папочки Исаака не знало и не признавало никаких запретов. В четырнадцатилетнем возрасте, чтобы получить деньги на золотые украшения, отдалась подпольному перекупщику ценностей, старому сладострастнику Гершензону. Через полгода Сарра уговорила доктора сделать аборт ненаглядному ребенку. В пятнадцать лет своевольное создание в компании продавцов мандаринов сбежало в Колхиду, где два лета зарабатывало на пропитание своим юным телом. Вернувшись домой, девочка взялась за ум, стала студенткой мединститута. Распущенность привела ее в кровать даровитого врача. Вскоре она стала его женой. А через месяц будущее медицинское светило полезло в петлю — его богиня оказалась с гнильцой. Вернувшись от любовника и увидев мертвого мужа, она не потеряла самообладания. Первое, что сделала, — уничтожила его посмертную записку. Окруженная сочувствием преждевременной утраты, добралась до последнего курса. В это время в нее влюбился молодой зубной техник. И она, получив диплом с отличием, осела в большом городе.

Иосиф Самуилович умолк, выпил минеральной воды.

— Ёся, у меня аж мурашки по спине побежали. Вот так женщина! — воскликнула Майя. — Что же дальше?

— Она устроилась на должность детского врача. Через полгода на ее руках умер ребенок. Замяли. Другой случай — этой зимой...

— Не пойму морали сей басни. Подскажи.

— Охотно. Выстраиваются в один ряд уголовные преступления — три смерти. В основе всего этого — распущенность. Вполне убедительное основание для нового разбора выдающихся качеств