сообщалось ни в османских, ни в западных источниках, можно предположить, что данного документа попросту не существовало. В противном случае французская дипломатия легко бы добилась от Стамбула издания соответствующего фирмана, который был бы официально исполнен с занесением в регистры иерусалимского суда.

В знак протеста против явного сговора французов, латинского духовенства и Османов К.М. Базили посоветовал патриарху Кириллу «запечатать главный портал базилики Рождества и уехать в Константинополь жаловаться султану» (717, т. I, с. 332). Новым нарушением преимущественных прав православного духовенства стала установка в Вертепе Рождества копии похищенной неизвестными лицами с греческого алтаря в 1847 г. Серебряной звезды. Звезда затем была изготовлена на средства французской королевы Амелии де Бурбон39 и тайно передана французским послом в османский МИД (448, л. 25–32; 636, кн.1, с. 19–21). Церемония ее водружения была произведена комиссаром Афиф-беем и губернатором Хафиз-пашой в обществе присланного Стамбулом еще одного ма’мура Порты Асфир-бея и французского консула Ботты, а главное – в отсутствие и без согласия греческого и армянского патриархов, обладавших правами совместного владения базиликой Рождества (786, с. 464–485).

В беседах с представителями османских властей в Сирии и Палестине французские консулы прибегали к открытому шантажу, угрожая передислокацией французской эскадры парового флота из Пирея в акватории Триполи и Яффы, чтобы окончательно решить «Иерусалимское дело» по передаче всех христианских святынь во владение католиков. Такая тактика заставляла Порту идти на постоянные уступки Парижу (187, л. 757–760). Правда, некоторые османские сановники подвергали критике одностороннюю профранцузскую позицию Порты в отношениях с Францией и Россией.

Тревожные донесения К.М. Базили из Иерусалима, вызывающее поведение Порты, неуважительное отношение османских сановников к Иерусалимскому патриарху Кириллу, а также беспрецедентное обращение Вселенского патриарха Германа IV (ноябрь 1852 г.) от имени всего православного миллета к «Святейшему, Богособранному, Всероссийскому Правительствующему Синоду»40 с мольбой о помощи были приняты во внимание Николаем I. Граф Нессельроде в телеграмме Озерову в Константинополь сообщил об удручающем впечатлении, которое произвело на императора внезапное «донесение из Иерусалима» относительно «тамошнего образа действий Оттоманского Комиссара» (401, л. 135–138). Одобрив действия Базили в Иерусалиме, граф Нессельроде приказал Озерову прекратить официальные контакты с рейс эфенди Фуад-пашой и другими визирями, за исключением садразама Мехмеда Али-паши, поскольку к тому времени, как полагали в Петербурге, почти все министры Порты уже открыто встали на сторону Франции (25, л. 440–441).

Действительно, уже многие министры Порты стали открыто интриговать против России. В этом их активно поддерживали послы Великобритании и Франции, которые обвиняли Петербург в провоцировании Черногории на антиосманские выступления в 1851–1852 гг. Тем не менее архивные материалы внешней политики Российской империи свидетельствуют об обратном: император Николай призывал черногорский Сенат и нового господаря Даниила «хранить мир и доброе согласие с Турками», чтобы не дать им повода к нападению на Черногорию. Черногорский верховный правитель решил проигнорировать призыв российского императора и продолжил подстрекать черногорцев против Порты. Его действия спровоцировали вторжения османских войск под командованием Омер-паши в Черногорию в 1852–1853 гг. От разгрома турками черногорцев спасло решительное австро-российское дипломатическое вмешательство в Константинополе в разгар святоместного дела. Тогда Вена и Петербург в ультимативной форме потребовали от Порты прекращения военных действий и вывода войск из Черногории, что было сделано в феврале 1853 г. (761, с. 43). Здесь следует заметить, что современный черногорский историк Радоман Иованович и многие сербские исследователи ошибочно полагают, что именно это черногорско-османское столкновение, а также российское вмешательство на стороне Австрии в османоавстрийский дипломатический спор из-за Черногории послужили прелюдией к Крымской войне (там же, с. 43).

Успех австро-российского демарша внушил Петербургу уверенность в том же исходе спора между Россией и Францией, который по аналогии начала XIX века (взаимоотношения императоров Александра I и Наполеона I во время Тильзита и Эрфурта) можно было охарактеризовать и на этот раз как «дуэль двух императоров». «Антирусская партия» при султанском дворе, в конце концов, уговорила Абдул Меджида сделать окончательный выбор в пользу Франции и в поддержку требований католического духовенства в Палестине, а впоследствии примкнуть к франко-британскому альянсу против России.

В условиях накалявшейся обстановки Николай I назначил своего друга, командующего армией и флотом князя А.С. Меншикова, чрезвычайным и полномочным послом для переговоров с султаном и Портой. Светлейшему князю Меншикову, посланному в Константинополь в конце января 1853 г. во главе чрезвычайного посольства, император поставил конкретную задачу окончательно и бесповоротно решить вопрос о Святых местах Палестины в пользу Иерусалимской православной церкви, а в случае необходимости «угрожать туркам признанием независимости (Дунайских. – М.Я.) княжеств» (717, т. I, с. 391). Чрезвычайная миссия А.С. Меншикова преследовала две цели: получить фирманы, восстанавливающие преимущественные права Иерусалимской православной церкви на христианские святыни, а также добиться от Порты согласия на подписание с Петербургом особого соглашения – сенеда (акта с силой трактата) «по религиозным делам». Этот документ должен был более четко (чем Кучук-Кайнарджийский трактат) определить права России как покровителя миллет-и рум в пределах Османской империи. Петербург хотел заключить с Портой такой сенед, который исключал бы в будущем возможность издания новых фирманов в пользу католиков, способных хоть как-то ущемить права, привилегии и целостность Восточноправославной церкви (192, л. 89–92; 186, л. 743—745об). Таким образом, путем заключения новой русско-османской конвенции Петербург хотел нейтрализовать капитуляции Франции, закрепленные Портой в договоре 1740 г.41

Идя навстречу ходатайствам Меншикова, султан Абдул Меджид поначалу решил урегулировать вопрос о Святых местах в пользу требований России. Полученные русским чрезвычайным послом копии двух новых фирманов были практически переписаны османскими секретарями с текста подготовленных канцелярией графа Нессельроде инструкций светлейшему князю, которые тот вручил Порте для рассмотрения (784, с. 276–283). Согласно султанским эдиктам, преимущественные права и привилегии Иерусалимской православной церкви были вновь подтверждены. В первом документе содержался приказ исполнить все «недовыполненные» положения фирмана 1852 г., что, по сути, сводило на нет все полученные французами уступки в отношении Вифлеемского храма. Во втором фирмане Абдул Маджид повелевал, чтобы починка купола была осуществлена за счет Порты под его «высочайшим правосудным покровительством». Султан также наделял Иерусалимского патриарха правом делать представления перед Портой по этому вопросу. Из текста второго хатт-и шерифа, полученного князем Меншиковым, явствовало, что Порта приняла вариант «замуровывания окон гаремов и возведения разграничительной стены между ними и греческим монастырем», предложенный К.М. Базили в донесении А.П. Озерову и включенный в проект ноты (от 8 апреля 1853 г.) князя Меншикова Порте (171, л. 900—910об)42.

Вторая часть миссии оказалась невыполнимой: под нажимом британского посла лорда Стрэтфорда Рэдклифа и французского посла Эдмона де