Ла Кура (1853 г.), Порта отказалась подписывать предложенный сенед. Оба дипломата трактовали Порте его положения таким образом, как будто документ, в случае его подписания, наделил бы Петербург юридическим правом не только покровительствовать всем православным христианам Османской империи, но и открыто вмешиваться во внутренние дела османского правительства. Кстати, эту точку зрения британского и французского послов ввел в научный оборот академик Е.В. Тарле (775, т. I, с. 63–64, 178–181). Ему же принадлежит весьма сомнительное утверждение об «инициативной роли, которую сыграл (император) Николай при возникновении Крымской войны» (там же, т. 1, с. 63). Согласно же документам АВПРИ, предлагая заключить сенед Порте, Петербург преследовал цель не допускать впредь возможности ущемления интересов православных христиан в Османской империи, в том числе за счет перераспределения прав Иерусалимской православной церкви в пользу католиков. «Требуя заключения конвенции, – писал граф Нессельроде князю Меншикову в Константинополь И апреля 1853 г., – император руководствовался соображениями высшего порядка, которых не в состоянии понять в Константинополе, а может быть, и в других местах… Мы требуем не протектората над христианским населением Турции, а только формального обещания Порты уважать преимущества, которыми пользовались ее православные подданные» (717, т. I, с. 366). Успешный на первый взгляд итог переговоров Меншикова на самом деле означал неудачу его миссии, поскольку открывал путь к новым спорам между православными и католиками, подталкивавшим Россию и Францию к очередному конфликту.

Отказ Стамбула пойти на подписание с Петербургом сенеда привел к новым осложнениям в дипломатических отношениях и последующему их разрыву (май 1853 г.), оккупации Дунайских княжеств русскими войсками (июнь 1853 г.)43 и объявлению Портой войны России 16/28 октября 1853 г.

В развязанной османо-западноевропейской коалицией (Османской империей, Великобританией, Францией и примкнувшей к ним в январе 1855 г. Сардинией) Восточной войне Россия не смогла одолеть противостоявший ей военный альянс. Тем не менее на Парижской мирной конференции 1856 г. российская делегация сумела добиться официального закрепления статус-кво Святых мест Палестины, изложенного в трех фирманах – февральском 1852 г. и двух апрельских 1853 г. Здесь следует особо отметить усилия главы русской делегации графа А.Ф. Орлова и будущего министра иностранных дел и канцлера князя А.М. Горчакова (1856—† 1882 гг.), сумевших установить «благожелательный контакт» с министром иностранных дел Франции Казимиром Валевским (сыном Наполеона I и польской графини Марии Валевской), что в определенной степени и нейтрализовало агрессивный натиск дипломатии Великобритании против России в Париже. Позже неизменность статус-кво Святых мест был подтвержден на Берлинском мирном конгрессе 1878 г. Очередные попытки официального пересмотра положений фирманов, закреплявшего статус-кво, отклонялись османскими властями. Последний раз это случилось в 1902 г., когда францисканцы потребовали от Порты восстановления их прав на владение криптой (кувуклией) и всем Гробом Господним, базиликой Рождества и гробницей Богородицы в Гефсимании в соответствии с фирманом 1740 г. Однако Стамбул отверг требования католиков (934, с. 179).

Вспыхнувший в 1850 г. греко-латинский спор за Святые места Палестины послужил поводом к Крымской (Восточной) войне. Ее жертвами стали подданные пяти государств, потерявшими в общей сложности убитыми, ранеными и пропавшими без вести 1 млн. человек. Многие современные историки также называют эту войну «протомировой». Вмешательство России в межхристианский конфликт в качестве покровительницы православия и защитницы прав Иерусалимского патриархата привело в конечном итоге ее к вступлению в кровопролитную войну. Вместе с тем к итогам войны, называемой на Арабском Востоке еще и «Войной за Святые места Палестины», можно отнести выработанный во второй половине 50-х гг. XIX века существовавший на тот момент порядок вещей (статус-кво), в соответствии с которым Иерусалимская церковь формально сохранила за собой преимущественные права в Иерусалиме и Вифлееме. Это положение вещей сохраняется и поныне. К подобному выводу пришли некоторые западные исследователи, например К. Армстронг или Ф. Хайера, которые косвенно связывают существующий порядок вещей с результатами политики России в отношении Сионской церкви (800, с. 355; 934, с. 179). Однако греческие исследователи и святогробцы предпочитали замалчивать этот факт. Так, в «Истории Иерусалимской церкви» архиепископа Афинского и всея Эллады

Хризостома I попросту опущено упоминание о святоместном деле середины XIX века, его исходе и роли России в сохранении и закреплении статус-кво и защите преимущественного статуса Иерусалимского патриархата. В то же время арабские исследователи, наоборот, всячески подчеркивают роль России в деле разрешения греко-латинского спора (936, с. 117).

Даже в отчете Кирилла II (от 22 октября 1852 г.) Константинопольскому патриарху Анфиму IV (1840–1841, 1848–1852 гг.) о миссии Афиф-бея в Святом Граде ни разу не упомянуто о России, императоре Николае и графе Нессельроде. Фанару не сообщалось ни о присутствии рядом с Иерусалимским патриархом российского генерального консула, ни о цели его миссии и роли в святоместном деле во время иерусалимской командировки из Бейрута. И это при том, что К.М. Базили был специально командирован по личному указанию императора для оказания всесторонней поддержки на месте Иерусалимскому патриарху. Для Базили патриарх был не только старым приятелем, но и человеком, которого консул уважительно называл «почтенным прелатом» и своим «духовником» (182, л. 550–556)44.

Рапорты владыки Кирилла и генконсула Базили разительно отличались друг от друга как по форме, так и по содержанию. Если эмоциональное донесение Базили было проникнуто болью и обидой за то, что османский сановник пренебрег исполнением торжественного обещания султана российскому императору и уклонился от оглашения фирмана, то Кирилл без лишних эмоций описал поведение османских властей и католического духовенства в Иерусалиме. Патриарх подробно сообщал о действиях комиссара Порты, губернатора Иерусалима, армянского духовенства, латинского патриарха Валерги и французского консула Ботты, многократно упомянутого в документе (там же, л. 550–556). Не исключено, что он умышленно предпочел не сгущать краски и не выделять роль российского генерального консула, чтобы не быть обвиненным Фанаром в лояльности России, а Портой – в негативном отношении к действиям османских властей.

Немалую роль в деле сохранения прав Иерусалимской церкви в двух полученных А.С. Меншиковым фирманах сыграл бывший генконсул в Бейруте К.М. Базили, которого граф Нессельроде лично рекомендовал в качестве эксперта русской делегации на мирных переговорах в Париже. Базили стал доверенным лицом и ближайшим советником первого уполномоченного русской делегации графа А.Ф. Орлова, который считал его «лучшим знатоком духовных дел на Востоке» (781, с. 257). Умелая работа российской делегации позволила составить мирный договор в таком виде, что даже бывший французский посол в Константинополе барон де Буркене при знакомстве с окончательной редакцией Парижского договора 1856 г. не мог сразу разобрать из его положений, кто же на самом деле в нем выступал в роли победителя, а кто –