вифлеемские «первоклассные» христианские святыни вскоре возобновились. Поводом к тому послужило низложение патриарха Кирилла (1872 г.) и избрание вместо него архиепископа Газского Прокопия (1873 г.), когда между арабской православной общиной и Святогробским братством вспыхнул конфликт. Нередко францисканцы настраивали православных арабов против святогробцев или же мутасаррифа против греческого духовенства. При этом католическое духовенство, как и прежде, пыталось опираться на французских консулов и пашей. Чаще всего католики выдвигали притязания в отношении Вифлеемской базилики Рождества Христова.

В патриаршество владыки Прокопия (1873–1875 гг.), сменившего Кирилла на Иерусалимской кафедре после его низложения святогробцами, российская дипломатия предпочла занять позицию стороннего наблюдателя, тогда как арабы стали больше враждовать с греческими монахами, нежели с францисканцами. Этими обстоятельствами не преминули воспользоваться те, кого не устраивал установившийся после Восточной войны статус-кво Святых мест. Так, например, во время пожара в Вертепе Рождества Вифлеемского собора в ночь на 7 мая 1869 г. сгорел занавес49, покрывавший свод средней части Вертепа. Россия, Франция и Порта договорились восстановить занавес за счет трех монастырей (православного, армянского и католического), однако эта договоренность осталась нереализованной, и пещерный свод остался без занавеса (469, л. 315–325).

В Вертепе, находившемся в совместном владении греков и армян, при пожаре пострадало большое количество православной церковной утвари. Францисканцы обвинили в умышленном поджоге греков (807, с. 162). Вскоре шесть сгоревших в огне православных и армянских икон были заменены другими, которые, в свою очередь, через несколько месяцев были похищены неизвестными лицами. Затем на прежнем месте святогробцы и армяне водрузили новые образа. Тогдашний французский посол Николас-Проспер Буре (1866–1870 гг.) и рейс эфенди Али-паша договорились восстановить существовавший до пожара 1869 г. порядок вещей в Вертепе Воплощения Вифлеемского храма.

Католическое духовенство и французские консулы были недовольны тем, что, несмотря на итоги Крымской войны, они, в отличие от греков, фактически оказались проигравшей стороной. Ведь им так и не удалось добиться дополнительных имущественных прав и привилегий при совершении богослужений за счет Иерусалимской православной церкви. Самоустранение Петербурга от участия в спорах между францисканцами и греками побудило французскую дипломатию и католическое духовенство вновь, как и в 40—50-х гг. XIX века, активизировать притязания на христианские святыни. Весьма показательным в этой связи стал риторический вопрос генерального консула Франции в Иерусалиме Леду, обращенный к иерусалимскому мутасаррифу Решад-паше (1889–1890 гг.) в 1889 г.: «Зачем же мы вели Крымскую войну, как не для приобретения прав в Иерусалимских святынях?» (451, л. 48– 50об)50. Не удивительно, что споры между греческим духовенством и францисканцами вокруг Вертепа Рождества в 1873 г. заставили святогробцев на время забыть о своих внутренних распрях и давать отпор претензиям католического духовенства и французских дипломатов. Наступил десятилетний период греко-латинского противоборства, в котором французы по-прежнему стояли на страже интересов римско-католического духовенства, а российская дипломатия предпочла занять позицию стороннего наблюдателя.

После избрания (не без содействия России) на Иерусалимский патриарший престол Никодима I (1883–1890 гг.) Петербург кардинально изменил отношение к Сионской церкви и возобновил материальную помощь обремененной долгами Иерусалимской патриархии (500, л. 42)51.

Получив от Порты в 1889 г. фирман на починку рам в базилике Рождества в Вифлееме, патриарх Никодим натолкнулся на энергичные претензии французского генконсула Леду, категорическим образом потребовавшего участия в ремонте францисканцев (450, л. 44–47), что было явным нарушением статус-кво Святых мест. Порта во главе с садразамом Кыбрыслы Мехмед Камиль-пашой (1885–1891 гг.) объявила через Решад-пашу, что берет на себя обязательство установить рамы с ведома патриарха Никодима, но без вмешательства французского генерального консульства в Иерусалиме. Леду же пообещал мутасаррифу более не вмешиваться в дело, заметив при этом, что решение Порты чревато взрывом недовольства среди францисканцев, обитавших в Латинском монастыре в Вифлееме. Российскому же коллеге в Иерусалиме В.А. Максимову он равнодушно заметил, что не видит особой беды, если даже «этот храм и разрушится». «Мало-ли древностей погибло!», добавил он (453, л. 53—5боб). Леду имел в виду то, что в случае разрушения базилики и ее капитальной реконструкции три фирмана 1852–1853 гг. (которые легли в основу статус-кво христианских святынь в Иерусалиме и Вифлееме) будут нейтрализованы новыми эдиктами, составленными в пользу францисканцев. Следует также отметить, что сам факт вмешательства садразама в спор нарушал исторические права и прерогативы патриарха, закрепленные султанскими хатт-и шерифами, в соответствии с которыми Иерусалимский патриарх был издревле наделен правом ремонтировать базилику Рождества и поддерживать в ней чистоту, не испрашивая на то дозволения Порты. В конце концов, конфликт удалось предотвратить благодаря достигнутому консенсусу между вовлеченными в него сторонами.

В 1890 г., воспользовавшись «вдовством» кафедры после ухода патриарха Никодима в отставку, католическое духовенство вновь возобновило попытки «оттеснить» православных от христианских святынь, прежде всего в Вифлеемской базилике. Францисканцы совершили нападение на группу святогробцев, в результате чего двое греков получили ранения. Кроме того, они стали добиваться от Порты отмены древнего права православного священника после литургии выходить в храм Рождества со святыми дарами через северные двери Вертепа (принадлежавшие католикам). Попустительство Порты мелким нарушениям францисканцев лишь усиливало их претензии на базилику Рождества. В результате латиняне стали настаивать на недопустимости проноса православной церковной утвари из Вертепа в базилику через северные двери. Однако греческое духовенство игнорировало претензии латинского духовенства. Александр III повелел своему послу в Константинополе поддержать в данном вопросе греков. А.И. Нелидов добился от садразама Камиль-паши согласия на то, чтобы Порта составила официальную ноту в пользу православного духовенства. Однако этот османский документ французский посол маркиз Монтебелло (1886–1891 гг.) отказался принять (330, л. 20—26об). Не найдя поддержки в Порте, французский посол смог получить ее у султана Абдул Хамида II (1876–1909 гг.) (332, л. 67; 333, л. 68-70об). Примечательно, что германский посол при Порте Радовиц (католик по вероисповеданию), по словам А.И. Нелидова, «признавал справедливость» позиции России в данном вопросе (330, л. 20—26об). Министр иностранных дел Н.К. Гире рекомендовал А.И. Нелидову всячески «содействовать благоприятному окончанию Вифлеемского дела, согласно с благом Православной Церкви и ее интересам» (462, л. 167—168об).

Во время беседы с российским послом султан посетовал на сложность и запутанность Вифлеемского вопроса. Абдул Хамид предложил А.И. Нелидову поддержать идею создания комиссии с целью разбора греко-латинских притязаний. Комиссия могла бы также запрашивать мнения заинтересованных сторон – посольств Франции и России. В данный орган султан предложил войти бывшему министру юстиции и исповеданий Порты Джевдет-паше (331, л. 41-44об).

Апогей греко-латинского противостояния пришелся на 1895 г., когда францисканцы попытались заполучить право на владение базиликой, которого, по статус-кво, они не имели. По приказу мутасаррифа была создана специальная