Для этого было необходимо подготовить Франциска. Анна выполнила свою часть работы еще до того, как завершилась летняя поездка 1531 года. Примерно 23 сентября, когда они с Генрихом были заняты ястребиной охотой в лесах на границе Эссекса и Хартфордшира, она пригласила Джованни Джоаккино ди Пассано, дипломата и доверенное лицо Луизы Савойской, в Хансдон отобедать с ней. Во время этой встречи они обсудили новый проект англо-французского союза, превосходивший по своей амбициозности даже Амьенский мирный договор, подготовленный в свое время Уолси. Союз, предусматривавший оказание взаимной поддержки, был направлен не столько против Карла, сколько на достижение юрисдикционной независимости от папы и обеспечение супрематии Генриха в Церкви Англии, в соответствии с принципами, изложенными в досье, подготовленном в Дарем-хаусе1.

8 октября Франциск отправил в Англию Жана дю Белле, доверенное лицо Анны, для предварительных переговоров, и вечером 21-го числа они с Генрихом принимали дю Белле и ди Пассано за ужином, устроенным в их честь в доме Брайана Тьюка в Пирго в Эссексе. Дю Белле занял почетное место рядом с Анной и Генрихом во главе стола, а ди Пассано сидел на дальнем конце вместе с родителями Анны, ее дядей герцогом Норфолком, Стивеном Гардинером, сэром Уильямом Фицуильямом и двумя дамами, имена которых остались неизвестны. В непринужденной обстановке, царившей за ужином, затрагивались серьезные вопросы, связанные с подписанием нового договора, и сразу же после трапезы дю Белле поспешил вернуться во Францию, чтобы их обсудить2.

Когда вместо ожидаемых вестей о договоре дю Белле прислал известие о смерти Луизы, скончавшейся в возрасте пятидесяти пяти лет, при дворе Генриха был объявлен траур. Фрэнсис Брайан и Эдвард Фокс узнали о случившемся, находясь в Компьене, где они оказались свидетелями того, какое горе это печальное событие причинило Маргарите Ангулемской. Став после смерти матери главным источником информации для английских дипломатов, она в беседе с Фоксом порекомендовала ему особенно пристально следить за Элеонорой, сестрой Карла и новоиспеченной супругой Франциска, чтобы понять, имели ли слухи о тайных встречах императора и французского короля реальное основание. Слухи не подтвердились, поэтому Фоксу и дю Белле было приказано вернуться в Англию3.

В завершение своей дипломатической миссии дю Белле должен был доставить в Англию – на смену ди Пассано – опытного дипломата Жиля де ла Помрэ, способного легко завоевывать доверие. Жиль де ла Помрэ свободно говорил на семи языках и был из числа умеренных сторонников религиозных реформ. Прибыв в Англию в канун Рождества, он был торжественно доставлен на королевской барке в Гринвичский дворец, где Анна и Генрих радушно принимали его в течение четырех дней. Чтобы еще больше расположить к себе нового посла и в знак особого уважения, его поселили во дворце Брайдуэлл, где, как он сообщал своему коллеге по дипломатической службе Франсуа де Дентевилю (епископу Осера, бывшему альмонарию Луизы Савойской и преемнику де Грамона в Риме), он был удостоен поистине королевского приема4.

Анна ликовала. Это были первые новогодние праздники, которые она проводила вместе с Генрихом, как если бы они уже были женаты – хотя они еще спали раздельно,– и она наслаждалась этим временем. Теперь в распоряжении Анны и ее растущей свиты были все освободившиеся покои королевы, что позволяло им с Генрихом, а к этому времени уже никто не сомневался в том, что они были парой, более не скрывать ее будущую роль5.

Как бы ни роптали про себя многие придворные по поводу того, что без Екатерины рождественские праздники уже не те, им оставалось только наблюдать за тем, как Болейны и их ближний круг бравируют близостью к королю, проводят с ним время за игрой в карты, кости и шаффлборд6. Во время церемонии обмена новогодними подарками презенты короля красноречиво говорили о том, кому он благоволит. Анна получила в дар комплект гобеленов изумительной красоты, затканных золотой и серебряной нитью, а также украшенный богатой вышивкой балдахин из малинового атласа, отороченный золотой и серебряной тканью. Очевидно, этим подарком Генрих хотел подчеркнуть свое нетерпение разделить с Анной ложе[85]. Генрих получил в подарок от Анны великолепный набор пиренейских копий для охоты на кабана, богато украшенных драгоценными камнями, что должно было символизировать его спортивные таланты и сексуальный потенциал. Джордж подарил королю два позолоченных «хингера» – охотничьих кинжала на бархатных подвязках, которые Генрих мог носить на поясе вокруг начавшей полнеть талии. Ответным подарком стал большой позолоченный кубок с крышкой. Томас Болейн подарил Генриху ларец, обтянутый черным бархатом, с дорогим зеркалом в золотой оправе. От матери Анны король получил стопку воротничков для рубашек с золотым и серебряным шитьем, аккуратно уложенных в вышитом ларце. Генрих подарил им обоим позолоченные кубки тонкой работы. Екатерина, несмотря на запрет писать письма и указание держаться на расстоянии 20 миль от двора, послала в подарок Генриху золотой кубок, но он отверг его. Он ничего не подарил ей и запретил делать это придворным7.

Брайан и Фокс были отозваны, а для продолжения переговоров с Франциском об укреплении союза во Францию отправился Стивен Гардинер, возведенный недавно в сан епископа Уинчестерского. Получив донесение от Грегорио Казали из Рима, в котором говорилось, что Генрих больше не может откладывать свое появление в консистории и должен назвать имя своего представителя, Франциск попытался убедить Климента передать дело о разводе в суд Англии. Однако, что касается союза, он медлил с решением. Он понимал, что «искренние» и «безупречные дружественные отношения», в которых его заверяли Генрих и Анна, должны опираться на военную и финансовую поддержку на случай, если Карл надумает нанести удар. Одно дело было вести войну на своих условиях и в своих интересах, и совсем другое – ввязываться в войну ради союзников8.

Когда в январе 1532 года парламент был созван вновь, Генрих все еще ждал вестей от Гардинера. Сессия парламента началась с ожесточенных споров о налогах и феодальных пошлинах, после чего некоторые члены палаты общин снова подняли вопрос о церковной реформе9. 18 марта Томас Кромвель после серии разгоряченных дебатов, действуя по собственной инициативе или выполняя королевский приказ, стал подбивать членов парламента обратиться к королю с просьбой вмешаться. Генрих воспользовался этой возможностью и после Пасхи отправил к епископам Эдварда Фокса с рядом требований, в сущности сводившихся к открытому посягательству на права церкви. Духовенство больше не могло проводить заседания синода, не получив предварительно