Первым реформатором, с которым Генрих и Анна встретились лично, был Симон Гринер (Гринеус) из Базеля, к тому времени уже убежденный сторонник реформаторских идей, который прибыл в Англию с охранной грамотой. Он приехал в конце марта 1531 года и покинул страну в июле, примерно в то время, когда в Англию вернулся Роберт Барнс, вынужденный скрываться с тех самых пор, как Уолси заставил его отречься от своих взглядов. Каждому из них были предложены деньги за то, чтобы они изучили отношение к разводу в протестантской среде. Как выяснилось, мнения швейцарских богословов разделились, а вот в Германии перспективу развода осудили. Самое большее, на что был готов пойти Лютер,– это предложить Генриху двоеженство: Генрих мог вступить в брак с Анной при условии сохранения добрых отношений с Екатериной. Генрих и Анна поняли, что взяли ложный след41.

К началу марта английское духовенство согласилось признать новый титул Генриха и выплатить штраф, после чего парламент принял закон о помиловании священников. 30 марта Мор по приказу Генриха, испытывая явную неловкость, озвучил позицию университетов на заседании обеих палат парламента. Эти мнения вместе с ходатайством о разводе, которое Генрих представил в 1529 году на судебном процессе в Блэкфрайерс, были позже изданы одним томом с труднопроизносимым названием, скорее похожим на тираду, которое в переводе на современный язык выглядит примерно так: «Решения самых прославленных и выдающихся университетов Италии и Франции о том, что мужчине противозаконно жениться на жене своего брата, кои даже сам папа римский не вправе отменить» (The Determinations of the Most Famous and Most Excellent Universities of Italy and France, that it is so unlawful for a man to marry his brother’s wife that the pope hath no power to dispense therewith). После этого в заседаниях парламента был объявлен перерыв до конца года42.

Поздним вечером 31 мая Генрих отправил к Екатерине делегацию из тридцати человек. Им предстояло напомнить ей о правах Генриха как «имперского» суверена и убедить ее отозвать апелляцию из Рима, чтобы передать дело на рассмотрение английскому суду. Однако все их доводы вновь не возымели на нее никакого действия. В ответ она сказала, что король, ее супруг, «является суверенным правителем в своем королевстве в том, что касается светской юрисдикции, но что касается духовной, то как намерения короля, так и ее согласие в этом случае одинаково не угодны Богу, ибо папа римский – единственный истинный суверен и наместник Бога, который имеет власть судить о делах духовных, одним из которых является брак». Этим все и закончилось, поскольку всем было ясно, что она никогда не отступится от своих убеждений43.

Поведение Екатерины произвело на всех такое глубокое впечатление, что Стивен Гардинер постепенно стал чуждаться общества Анны. Между тем герцог Саффолк и его супруга безоговорочно обвинили Анну в невзгодах Екатерины. Аналогичным образом повел себя и герцог Норфолк, уступив нарастающим нападкам жены, которую Анна удалила от двора. На какое-то время даже Генрих заколебался, жалуясь на то, что Анна каждый день изводит его своими просьбами, требуя от него немыслимого, чего Екатерина никогда себе не позволяла. Впрочем, все это легко объяснимо, если посмотреть на ситуацию глазами Анны. Она боялась, что он бросит ее на произвол судьбы. Хотя он дал ей слово больше не посещать Екатерину и не обедать с ней, он уже дважды нарушил обещание: во время празднования Пасхи и Троицы. В такой ситуации Генрих едва ли мог рассчитывать на то, что она не будет чувствовать себя уязвимой44.

Наибольшую известность приобрел конфликт с сэром Генри Гилдфордом из замка Лидс в Кенте, который с 1522 года занимал при дворе должность контролера королевского двора. Он был известен своей преданностью Екатерине и заявил, что «было бы лучше всего на свете связать всех этих ученых докторов, которые придумали и поддержали это дело, и отправить их в Рим в телеге, чтобы они там отстаивали свое мнение или столкнулись с унижением, которого они заслуживают». Когда это высказывание дошло до ушей Анны, она пригрозила уволить Гилдфорда тотчас же, как станет королевой, на что он ответил, что ей «не стоит утруждать себя», ибо, как только этот день наступит, он сам подаст в отставку. Гилдфорд рассказал об этом Генриху, но тот лишь посоветовал ему «не беспокоится по поводу того, что могут наговорить женшины»45.

Наконец наступило время судьбоносных перемен, и произошел тот прорыв, которого Анна так ждала. 14 июля 1531 года Генрих и Анна покинули Виндзорский замок и отправились в традиционное летнее путешествие по стране, не взяв с собой Екатерину46. В этой поездке они были вдвоем. Более того, почти весь двор был распущен до конца лета. Через месяц Екатерина получила известие о том, что Генрих намерен в ближайшее время вернуться в Виндзор, а она должна переехать в замок Мур в Хартфордшире, ранее принадлежавший Уолси. Оттуда в сопровождении всего нескольких слуг ей было велено перебраться в Истхэмпстед в Беркшире, поместье куда меньших размеров, капитальный ремонт в котором не проводился в течение многих лет. Затем она вновь вернулась в Мур. Там она пребывала в затворничестве, в то время как ее соперница примеряла на себя атрибуты королевской власти. Теперь Анна уверенно говорила о предстоящем замужестве, которое должно было состояться через три или четыре месяца, и начала принимать к себе на службу новых помощников, начав с альмонария. Им стал доктор Николас Шекстон, священник-евангелист, которого хорошо знали ее дядя, сэр Джеймс Болейн, и доктор Уильям Баттс47.

Генрих наконец решился впредь не встречаться с Екатериной. Он был готов претворить в жизнь идеи группы из Дарем-хауса – получить развод, невзирая на осуждение Климента и апелляцию Екатерины48. Однако при этом следовало учитывать все реальные последствия этого шага. Подвергая себя опасности в случае, если Карл решит напасть, Генрих нуждался в надежном союзнике и брате по оружию. Он понимал, что им должен стать Франциск. Англо-французский союз был актуален как никогда.

18. Взлет сокола

Главенствующее положение при дворе, которое раньше занимала Екатерина, – место королевы – теперь принадлежало Анне, а значит, она могла надеяться, что снова возьмет в свои руки стратегию развода и будет управлять процессом на равных с Генрихом. Никогда ее влияние не достигало таких масштабов, сопоставимых с властью, которой обладал Уолси, как в последующие полтора года. Она была готова подтолкнуть Генриха к