Сын Луганска и Донецка, величайший легкоатлет всех времен и народов Сергей Бубка, обладатель 35 (!) мировых рекордов.

В Горловке родился, в Краматорске вырос чемпион мира по шахматам Руслан Пономарев, бывший в свое время самым молодым гроссмейстером в мире.

Читатель, мне кажется, даже если кого-нибудь мы здесь и не упомянули, то и так ясно, насколько могуч и велик людской потенциал Донбасса. И ведь история его продолжается. Лишь бы не было войны, лишь бы снова Донбасс, как и 150 лет тому назад, Россия напоила соками своей жизни. А уж он отдаст сторицей.

Донбасс как искупительная жертва (Истоки и смысл Донецкого восстания)

Было бы совсем неверно в книге, претендующей на некую, пусть и куцую, энциклопедичность рассказа о Донбассе, умолчать о главной боли этого великого края — о том, что происходит с 7 апреля 2014 года, когда в столице Донбасса была провозглашена Донецкая Народная Республика. Вернее, почему происходит, объяснить истоки и смысл Донецкого восстания.

Три года назад в Донбасс прилетели ветры Русской весны. Примчались они из Крыма, понятное дело, внушив множество надежд, осуществления которых многие тысячи из донецких людей уже и не увидят. Они погибли. И все-таки каждую весну, задавая себе вопрос, что было бы тогда, в апреле 2014го, если бы мы могли провидеть свое будущее, могу сказать определенно — все было бы точно так же. И пророссийские митинги, невиданные даже для Донецка, видавшего и зрелище грозных шахтерских забастовок, и разнокалиберные российские флаги над административными зданиями, и штурмы милиции, прокуратуры, СБУ. Да и все то, что пришло в апреле после Славянска, когда как пожар в лесу пошел пожирать все украинское в регионе парад независимости городов, городков, сел. И на референдум 11 мая 2014 года, провозгласивший независимость Донетчины от Украины, точно так же валом валили бы толпы — семьями, домами, целыми улицами. Уверенности в этом не нужны усилия социологов — все это донецкие за три года обсудили между собой до мелочей, до пунктиков.

Три года — немалый срок и для осмысления произошедшего. Давным-давно написаны книги о том, что и как все было. Нестандартные события донецкого восстания породили уже и свою мифологию, и свой стиль отношения к ним. Но вот объяснению, то есть вопросу «почему?», внимания уделяли мало и участники донбасской революции, и их противники. А если объясняли, то, как правило, все сводилось к самым простым понятиям. Между тем невозможно понять смысл донецкого восстания без представления его об его истоках. Можно, конечно, продолжать пользоваться пропагандистскими клише, но это чревато повторением многих ошибок, без которых можно было бы обойтись, не оплачивая их людскими жизнями. Так что без исторического экскурса, хотя бы самого скромного, не обойтись.

Двадцать с лишним лет назад один из харизматичнейших донецких культуртрегеров, поэт и философ Игорь Галкин отрезал: «Привыкайте, мы живем на оккупированной Украиной территории». Мысль прижилась, она стала одним из основных тезисов внутреннего сопротивления насильственной украинизации и европоцентризма, который безуспешно, но весьма рьяно Киев пытался насадить в сугубо русском Донбассе.

Когда мы говорим: «Донбасс», то практически всегда говорим о Донецке и Донецкой области бывшей УССР. Дело тут и в культурно-исторической традиции, и в перекраивании большевиками карты Донецкого бассейна по своему усмотрению в свое время. И в том, в конце концов, что Луганская область образовалась в далеком 1938 году путем отрезания от большой Донецкой части районов.

Нынешняя Донецкая Народная Республика как часть бывшей Донецкой области была сколочена в 1918–1924 годах из кусков двух губерний: Екатеринославской (больший) и Харьковской (меньший) и части земель уничтоженной к тому времени области Войска Донского. В экономическом смысле это была срединная часть былой Донецко-Криворожской республики — одного из нескольких буферных государственных образований, созданных комвластью в ходе Гражданской войны в России (1918–1922). От нее оторвали железно-рудную часть — Кривбасс, да столицу из Харькова перенесли в индустриальную, но очень провинциальную Юзовку, ставшую городом Сталино. В этническом же плане образовался трехслойный пирог. Север (Славянск — Краматорск — Лиман — Бахмут) говорил на том малороссийском наречии, которое чаще принято называть «суржиком», ибо в те края с начала XIX столетия помещики активно перевозили своих крепостных из Подолии. Дымящий заводами и пылящий рудными отвалами центр (Гришино — Горловка — Сталино — Макеевка — Енакиево — Чистяково — Ровеньки) был исключительно великорусским. Потому хотя бы, что промышленный Донбасс, явившейся России и миру в 1870х годах, был создан трудом орловских, курских, смоленских, тамбовских, рязанских и пензенских крестьян на деньги британских, французских, бельгийских, а позже и американских предпринимателей. Малороссы чуть не до окончания Великой Отечественной крайне неохотно шли на шахты. Еще и после войны можно было услыхать в Донбассе старинное присловье: «В шахте встретишь кого угодно, кроме цыгана, еврея и хохла».

Ну и наконец, юг — от Донецка до самого Мариуполя тянется территория, на которой густо перемешаны греки (из Крыма и из Греции), украинцы и русские. Села столь разные, да и давно смешавшиеся по крови, идут чересполосицей. Раньше были еще болгары, немцы и армяне. Встречались и еврейские колонии, в одной из которых, кстати, родился знаменитый анархист Лев Задов, знаменитый адъютант батьки Махно, фантазией писателя Алексея Толстого превращенный в одессита и начальника всей махновской контрразведки.

Весь этот этнический котел, однако, давно сварил свое «кушанье». И оно оказалось совершенно русским. И в культуре, и в ментальности, и в отношении к власти, и в труде и верованиях. Остальные вкусовые добавки только добавили аромата в это варево.

Поэтому при всех волнах советской украинизации жители Донбасса оставались русскими. Им так было удобней всего. Русскость в Донбассе всегда была прагматичной, но русскость в Донбассе всегда была и новаторской — перечень благоприобретенных за сто пятьдесят лет отличий дончан от великорусов центральных губерний занял бы довольно много места, поэтому ограничимся только двумя свойствами донецкого характера — личной независимостью и бытовым конформизмом. В одной из бесед с известным донецким журналистом и политологом, автором книги «Донецко-Криворожская республика. Расстрелянная мечта» Владимиром Корниловым как-то пришлось услышать от него сетование на этот самый конформизм. Почему сетование? Потому что именно внутренняя вера донецкого человека в возможность договориться с кем угодно всегда отделяли его от достижения желаемого результата. Как это уживалось в одном флаконе с независимостью? Да потому и уживалось, что каждый из донецких полагает себя полностью свободным в