— Ну зачем ты так, Люда? — не на шутку огорчилась Наталья. — Теперь у меня в коллективе — конфликт.

— А что он такой, — добавила Лина, — так это же его не вина, а беда.

— Ну как вы не понимаете! — горячо заговорила Люда. — Это же очень серьезно. Это щели, через которые к нам просачивается гниль. Троянский конь. Ничего себе шалости! Такие, как ваш Вольдемар, опасны тем, что находят таких же бездумных подражателей.

После этой короткой стычки Наталья уж и не знала, как перейти к разговору, который был у нее намечен. Решила говорить без обиняков.

— Вы знаете, мы с Линой попали в тупик.

Все посмотрели на Лину, как будто на ее лице можно было прочесть, что там еще за тупик. Но та и сама не догадывалась, куда клонит Наталья.

— Нам, кажется, удалось уладить вопрос о двух пристройках — к больнице и к нашему жилому дому. Остановка за проектно-сметной документацией. Это и есть тупик.

— Ну и Наталья, — развела руками Люда. — Сватала за одного, а как до дела дошло, так сразу и второй объявился. Не сваха, а талант.

— Людочка, да я же понимаю, что работы у вас без наших пристроек под завязку…

— Не подлизывайся. Будто я тебя не знаю. Тут — как ребята. Они, видишь, и так без выходных вкалывают. Говори с ними.

— Раз мы настроились на лауреатство, — ответил за всех Слава, — то ничего не поделаешь. Я «за».

Согласие было единодушным.

Расходились поздно. Наталья, Лина и Люда собирались уже ложиться спать, как на веранде, словно привидение, возникла Вера Терехова. Недавно, под нажимом Корзуна, ее выписали из больницы. Конечно, здоровье к ней не вернулось, но наступило улучшение — она успокоилась, на лице уже не было тех болевых гримас, которые прежде выдавали разрушительную работу болезни.

Вера немного потопталась на месте, пригладила рукой сползшую на висок прядь волос. Огляделась, будто хотела призвать Люду и Лину в свидетели. Тихим извиняющимся голосом начала:

— Миленькая Наталья Николаевна! Не знаю, как вас и благодарить. Вы и только вы поставили меня на ноги.

— Вера, вы что, за этим только и пришли? Так уже поздно. Давайте завтра утром. Потолкуем заодно, как вам быть дальше.

— За этим, за этим, миленькая Наталья Николаевна. Но у вас всегда много людей, и вам не до меня.

— Вера, ну что вы говорите!

— Я вот еще что. Хотела бы взять к себе Оксанку.

— Оксанку? — холодея, переспросила Наталья.

— Да. Я чувствую себя хорошо и вполне могу за нею присмотреть.

Наталья перевела дыхание, еще толком не зная, что скажет Вере.

— Может, все-таки завтра? — ухватилась она за соломинку. — Девочка уже спит…

— Ничего. Я осторожненько возьму ее на руки. Она даже не проснется.

— А вот этого-то и нельзя. — Голос у Натальи окреп, это был голос врача, который в чем в чем, а в таких вопросах разбирается. — Брать ее на руки вам нельзя.

— Почему, Наталья Николаевна?

— Потому, что спина у вас еще не окрепла. Может пойти прахом все лечение.

— Но я же чувствую себя совсем хорошо, — не сдавалась Вера.

Ну как ты ее убедишь, что чувствовать себя хорошо — это еще не все. Не скажешь же, что болезнь только притаилась на время и когда она проявится снова, никто не знает. Даже самый опытный врач. Поднять тяжесть — это значит повредить и без того хрупкие позвонки. Нет, брать сейчас Оксанку на руки Вере действительно нельзя. Сказать ей правду тоже нельзя. Пусть уж лучше сердится, пусть считает ее, Наталью, черствой.

— Нет, Вера. Думай что хочешь, но Оксанку сейчас я тебе не отдам. Она спит с бабушкой. Мы всех разбудим. А это будет не по-человечески. Пришла бы ты раньше — другое дело. А сейчас поздно. Так что уж извини.

— Но это же моя дочь, — сквозь слезы проговорила Вера.

— Правильно. Твоя, и никто у тебя ее не отнимает. Завтра, если хочешь, я сама ее приведу. А сейчас иди домой и ложись спать.

Назавтра в больнице появился капитан Червяков.

— Как состояние Калана? С ним уже можно поговорить? Я прежде справлялся — худо ему было.

— Сейчас уже можно. А раньше действительно был плох.

— Так я, с вашего позволения, зайду к нему?

— Я провожу вас. Только, пожалуйста, недолго. И не удивляйтесь, что он мало вам скажет.

Направились в палату. Червяков узнал — та самая. Давно ли он был здесь? Тот случай был проще: в дорожном происшествии пострадали оба — и пьяный угонщик машины Юрий Андриц, и его преследователь инспектор ГАИ Александр Калан. Оказался под рукой и свидетель — Иван Валерьянович Корзун. С пьяницей Пашуком повозиться пришлось дольше. Пашук начисто отрицал свою вину. Пришлось по крупице собирать улики.

А как быть, с какого боку подступиться к бандитскому нападению, которое чуть не стоило жизни Калану? Тут ни малейшей зацепки не было. Вся надежда на Алеся. Может, он что-нибудь помнит? Скажем, номер машины, на которой приехали браконьеры. Вот с этой надеждой и приехал в Поречскую больницу капитан Червяков.

— Ну как, Алесь? — поздоровавшись и присев на стул у кровати, спросил Червяков. — Все более-менее в порядке?

— А что со мной может статься? — с некоторой бравадой ответил Алесь.

— И то верно, — согласился капитан, хотя отлично знал, что статься с Алесем могло всякое. Был, можно сказать, на волосок от смерти. — Ну а хоть что-нибудь помнишь? Как ты нарвался на браконьеров? Сколько их было? На чем приехали?

— Чего не помню, того не помню.

— Как же так, Алесь? Неужели ты ничем нам не поможешь?

— Ретроградная амнезия, — шепотом произнесла Наталья. Червяков знал, что это такое: выпадение памяти обо всем, что предшествовало травме. Что-то похожее было и с самой Титовой после нападения Пашука.

Ничего не удалось выяснить капитану Червякову. Разве что своими глазами увидел последствия травмы. Но экспертное заключение районного хирурга Павла Павловича Линько о тяжком повреждении головы Алеся давно лежало в деле и нисколько не приближало к главному: кто же они, преступники.

Еще раньше Червяков был у Заневского, вместе с ним и с Мишей Ведерниковым выезжали на место происшествия. Никаких тебе окурков или тряпок, ни клочка бумаги. Лишь пятно спекшейся крови на том месте, где лежала убитая лосиха, да слегка примятая трава. Впрочем, нет, кое-что удалось: заснять и сделать слепок протектора. Слепок получился достаточно четким: колесо прошло по песку, тоже залитому кровью. Но что след? Сколько их, колес, с таким рисунком протектора?