Я обхожу дом вокруг. Тут есть калитка. Откинув щеколду, я по узкой дорожке прохожу в сад за домом. Мне тут же бросается в глаза то, что эта часть территории ухожена гораздо хуже, чем передняя. Траву давно не стригли, а маленькая мощеная площадка у задней двери усеяна окурками. Значит, Саффрон курит. Как и я, любит выкурить сигаретку-другую, выходя в сад по вечерам. Возможно, мы могли с ней подружиться. Я тут же ловлю себя на том, что почему-то думаю о ней в прошедшем времени.

Я дергаю заднюю дверь. Заперто. Естественно. В деревне люди более доверчивы, но в своем большинстве не настолько беспечны, чтобы оставлять двери незапертыми. В особенности те, кто нелюдим и не желает, чтобы в его отсутствие кто-то бродил по дому.

Я заглядываю в кухонное окно. Не считаю себя самым чистоплотным человеком, но это! Раковина завалена грязной посудой. Все поверхности уставлены пакетами и банками, коробками из-под пиццы и контейнерами из-под еды навынос.

Мне становится еще больше не по себе. Отшатнувшись от окна, я снова перевожу взгляд на окурки. В заднюю дверь, как и в переднюю, врезан автоматический замок. У нас был такой в нашем бывшем доме в Ноттингеме. И что мне совершенно точно известно об этих замках, так это то, как легко они захлопываются, и если ты регулярно выскакиваешь во двор на перекур, то, забыв прихватить ключи, рискуешь остаться снаружи перед запертой дверью. Обычно хватает одного раза, чтобы усвоить урок и изобрести систему страховки.

Я обвожу взглядом сад, и мое внимание привлекает перевернутый горшок для цветов. Я его поднимаю. Пусто. Ладно, это было бы слишком просто. Где я раньше прятала свои ключи? Я снова иду вокруг дома, возвращаясь к главному входу. Затем опускаюсь на колени возле заднего бампера автомобиля и заглядываю в выхлопную трубу. Бинго. Выуживаю ключи из трубы. Судя по всему, они тут оба – от передней и задней двери. Возможно, стоит еще раз постучать. Я хочу сказать, что поскольку у меня есть ключи, то, строго говоря, я не «взломщик», но все же собираюсь войти в дом без приглашения хозяев.

Я луплю кулаком по двери.

– Есть тут кто-нибудь?! Саффрон? Меня зовут Джек Брукс, я новый викарий. Можно с вами побеседовать?

Ответа нет. Разве что сетка на втором этаже дрогнула, или мне показалось? Нерешительно топчусь перед дверью, а затем вставляю ключ в скважину. Дверь отворяется.

– Эй? Есть кто-нибудь дома?

Тишина. Я осторожно вхожу в прихожую и инстинктивно зажимаю нос ладонью. Фу. Тут воняет. Воздух затхлый и мерзкий. Смрадный. Я делаю несколько шагов вперед.

– Саффрон? Меня зовут… чееерт!

Маленькая черная тень слетает вниз по лестнице и проскакивает у меня между ног. Вот дерьмо! Сердце уходит в пятки. Черт бы побрал эту проклятую кошку! Я выпустила чертовку на улицу.

Вхожу в кухню. Возможно, мне понадобится еда, чтобы приманить зверька обратно. Изнутри кухня еще больше напоминает место взрыва бомбы. Я ошеломленно озираюсь вокруг. Горы тарелок в раковине покрылись плесенью. Мусор вываливается из переполненного ведра на грязный пол. Кошачий туалет полон экскрементов.

Господи. Меня не удивила бы подобная разруха в студенческом жилище, но в доме женщины средних лет… К тому же матери… Я, скривившись, пячусь обратно в прихожую.

Дверь в гостиную справа от меня. Я заглядываю внутрь. Не так ужасно, как в кухне, но все равно достаточно отвратительно. Картонные коробки из-под пиццы, грязные тарелки и пустые пивные банки усеивают пол так густо, что деревянные половицы едва виднеются. В одном углу свалена одежда. На диване валяется скомканный спальный мешок. И рисунки. Они повсюду – рассыпаны на полу, лежат на стульях, расклеены по стенам. Можно было бы сказать, что это хорошие рисунки, если бы не их тематика. Это графические изображения убийств, расчлененки, изнасилований и пыток. Сатанистские символы. Пентаграммы. Крест Левиафана, демоны, черти. Широко открытыми глазами я смотрю на все эти ужасы, чувствуя, как у меня по коже ползут мурашки.

Это комната Ригли? Все указывает именно на это. В воздухе стоит резкий запах пота и гормонов. Но как могла Саффрон все это допустить? Или ее тут нет? Возможно, она уехала, оставив его одного.

Я возвращаюсь в прихожую и смотрю наверх, остановившись у подножия лестницы. Положив ладонь на перила, начинаю подниматься. Дурные предчувствия усиливаются. Чем выше, тем хуже эта жуткая вонь, тошнотворностью значительно превосходящая запахи прокисшей еды, пота и гормонов. Она почти невыносима. Достигнув площадки, я вынуждена закрыть нос изгибом локтя. Три двери. Слева – ванная. Справа – комната мальчика-подростка. Теперь я понимаю, почему Ригли тут не спит. С таким запахом это просто невозможно. И он исходит из комнаты, расположенной прямо передо мной. За закрытой дверью. Ну еще бы.

Я говорю себе, что мне незачем ее открывать. Мне незачем это знать. Я могла бы прямо сейчас позвонить в полицию, и пусть они со всем этим разбираются. Но мне нужно это знать. Собравшись с духом, я толкаю эту дверь.

– Господи Иисусе.

Я отворачиваюсь, и меня начинает рвать. Я ничего не успеваю подумать. Это рефлекторная реакция. Я несколько минут стою, сложившись пополам, чувствуя, как слюна капает из моего открытого рта. Я пытаюсь взять под контроль свой желудок, запретить себе кричать.

Наконец я выпрямляюсь и оборачиваюсь к комнате. На двойной кровати лежит тело. Или то, что от него осталось. Бо́льшая его часть впиталась в матрас. Биологические жидкости просачиваются в лужу на полу. Остальное – это почти не поддающаяся идентификации куча разлагающейся плоти и покрытой жуткими пятнами одежды. Пижама. Пряди спутанных темных дредов.

Саффрон Уинтер.

Должно быть, она умерла не менее двух месяцев назад. Как это произошло, ясно как день. Стена за кроватью покрыта узором из темно-бордовых брызг и пятен. На полу валяется острый нож, окрашенный в похожий красно-коричневый цвет.

Он убил ее, когда она спала, – думаю я. – Зарезал. Сколько раз он ее пырнул?

Мне нужно отсюда бежать. Нужно сообщить в полицию. Нужно… Скрип половицы за моей спиной. Нет. Я оборачиваюсь. С опозданием на пару секунд. Что-то тяжелое обрушивается мне на голову. С такой силой, что я чувствую хруст в позвоночнике. Ноги подламываются подо мной. Мгновение слепящей боли. Осознание, что я в беде. А затем – темнота.