линии, приподнять завесу как можно меньше и ограничиться признанием нелегального оборота средств (так как это не получится отрицать), но умолчать обо всем остальном. И главное, нужно защитить де Бониса, который, пошли его на верную гибель, втянет большую часть ватиканской иерархии в не имеющий прецедентов скандал.

Венесуэльскому кардиналу Хосе Росалио Кастильо Ларе, министру казначейства и председателю комиссии по надзору за ИОР, поручено отстаивать репутацию Святого престола. Он тоже весьма ловок и искусен. Постоянно интервьюируемый, он заверяет, что Ватикан по всем направлениям и беспрекословно сотрудничает с властями республики, а ИОР — это просто жертва зловредных манипуляций извне: "Ватикан использовали для инспирированной кем-то в неизвестных нам целях операции".

В своих интервью он отмечает, что де Бонис и правда не имел ни малейшего понятия о незаконном использовании фондов, проходивших через его руки, и напоминал, что тот, согласно конкордату, является членом ватиканского правительства и не подлежит судебному преследованию со стороны иностранного государства (то есть Италии). Козлом отпущения делают Луиджи Бизиньяни, на плечи которого переложена большая часть ответственности. Через пару месяцев, выйдя из подполья, Бизиньяни попытается отвести удар и заявить, что он тоже не подозревал о "взяточнической" природе этих денег.

Как же протекало дело о "макси-взятке "Энимонт""? Ответ на обращение миланской прокуратуры, тщательно взвешенный и многократно отредактированный, поступил только в декабре, почти через два месяца. Его сформулировали хитро: абсолютный минимум согласия и допущений сочетался со столь откровенной волей к сотрудничеству, что казалось, будто в тех обстоятельствах для следователей сделали все возможное и даже больше.

Согласно свидетельству Карло Сама, другого зятя "основателя" холдинга Серафино Ферруцци, ИОР заплатил за "очищение" полученных взяток и процентов от посреднической деятельности около 9 миллиардов лир. В мае 2009 года журналист "Коррьере делла Сера" Джан Антонио Стелла взял у него интервью, поинтересовавшись, почему все эти взносы выплачивались политическим партиям. Совершенно естественно, будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся, Сама ответил: "Было необходимо продолжать двигаться избранным путем… поэтому избежать взяток не представлялось возможным".

Процесс на тему "макси-взятки "Энимонт"" был открыт в июле 1994 года. На скамье подсудимых восседали крупнейшие политические деятели страны, от Арнальдо Форлани до Беттино Кракси, от Умберто Босси до Джанни де Микелиса, от Джорджо ла Мальфа до Паоло Чирино Помичино. В октябре 1995 года почти все они были признаны виновными, а назначенные им наказания были неоднократно подтверждены более высокими судебными инстанциями после обжалования приговоров.

События операции "Танджентополи"[93], особенно данный процесс, поставили точку в истории Первой республики в Италии, причем не в парламенте, а в зале судебных заседаний. В 1994 году в общенациональных выборах принимала участие партия нового типа, иной формации, гениальной находкой которой стало название, взятое из лексикона спортивных болельщиков: Forza Italia! то есть "Вперед, Италия!". Ее вождем был энергичный и повсеместно обсуждаемый предприниматель, который тогда тоже стремился выпутаться из расставленных кругом судебных ловушек, — Сильвио Берлускони, конечно же, состоявший в ложе "П-2" (членский билет № 1816). За несколько месяцев — самый настоящий блицкриг — принадлежавшее ему рекламное агентство "Публиталья" (Publitalia) было преобразовано в политическую партию, завоевавшую успех в государстве, опустошенном неслыханным кризисом доверия институтам власти.

Что же до ИОР, обновленного или нет в плане методов и системы управления, то он исчез со сцены, где выступал фигурантом в делах "Банко Амброзиано" и "Монтэдисон". Получилось так, что были утеряны даже следы тех многих и многих миллиардов, которые Банк Ватикана так никогда и не вернул обратно.

В завершение этого рассказа снова вспомним о той самой глубинной проблеме, упомянутой кардиналом Камилло Руини в процитированной выше беседе: "Необходимо суметь сочетать абсолютный императив морали с историческим реализмом, в этом состоит брошенный нам вызов".

В нашем случае исторический реализм одержал решительную победу.

XII. Божественная капелла

Входя в пределы Сикстинской капеллы, застываешь в ослеплении. Я говорю это не ради красного словца, не в качестве риторического приема — никакой высокопарности, простая констатация. Тот, кто пожелает внимательно рассмотреть ее, будет подавлен пространством, заполненным ста пятьюдесятью фигурами, загадочностью некоторых сцен, иллюзией рельефности и несуществующих архитектурных орнаментов, мастерством пропорций в столь гигантском масштабе, развертыванием сюжетов в огромном помещении и с разных ракурсов, наконец, божественным величием — раздвоенным и утроенным, явленным и скрытым. Сотня лиц и тел на фреске Страшного суда — одетых и обнаженных, заполонивших собой свод и стены так, будто небо и земля предстают нашему взору. Сказать, что в мире нет ничего подобного, — вполне естественно, но знать, как родился замысел этих фигур, какие соображения, подчас злонамеренные, благоприятствовали созданию шедевра, каким был замысел Микеланджело и как он довел до конца свой титанический труд, абсолютно необходимо для действительного понимания того, какое произведение перед нами.

Пожалуй, начнем со стен, поскольку капелла была возведена по воле Сикста IV, папы делла Ровере, между 1475 и 1481 годами, и размеры ее колоссальны: 40 х 13 метров у основания, почти 21 метр в высоту. Едва была готова конструкция, понтифик вызвал в Рим самых прославленных тосканских и умбрийских художников той эпохи для украшения ее фресками изнутри. К работе приступили Боттичелли и Гирландайо, Перуджино и Пинтуриккьо, Лука Синьорелли и Пьеро ди Козимо, создавшие самый большой цикл картин позднего Кваттроченто (точнее, последней трети XV века). Эти великие художники разместили в промежуточной зоне между стенами два цикла фресок. Если обратить взгляд к фреске Страшного суда, то слева мы видим историю Моисея, а справа — жизненный путь Христа вплоть до Тайной вечери.

Что же касается свода, то он, по моде того времени, воспроизводил голубое небо с золотистыми звездами, напоминающими тончайшую вышивку.

Именно о своде примерно двадцать лет спустя задумался папа Юлий II, племянник Сикста, тоже принадлежавший к дому делла Ровере. Юлий желал обновить эту внушительную конструкцию и сделать ее уникальной в своем роде. Для осуществления такого проекта он обратился к Микеланджело Буонарроти. Непростые отношения между двумя сильными личностями сопровождались яркими взлетами и падениями, случались моменты напряженности, перебранок и споров до хрипоты. Никто в мире не позволял себе так обращаться с папой, как порой вел себя Микеланджело. Особенно с этим папой… Мастера больше всего огорчала и злила неопределенность относительно другого заказа, доверенного ему понтификом ранее, о судьбе которого ему так и не удалось ничего узнать. Задумывалось сооружение внутри собора Святого Петра — монументальная гробница, украшенная сорока статуями, — грандиозный проект, абсолютно невероятный; Микеланджело ухватился и крепко держался за эту идею, которая позволила бы ему добиться максимально