– Мне нельзя было его оставлять.

– Мэри Кетлин, я не желаю слышать от тебя таких слов. Тебе не в чем винить себя, ты слышишь? Вообще не в чем.

– Но, мам, я же…

– Я повторяю. Довольно, Мэри. Мы должны снова встать на ноги. Ты вернешься домой?

– Я не могу. – Ее голос дрожал, но в нем звучала твердая нотка. Она еще не сказала маме, что сняла другую квартиру, – но единственное, в чем Мэри была уверена, так это в том, что она должна оставаться здесь, неподалеку, в Илинге. – Я не могу уехать отсюда. Он должен знать, что я буду здесь.

Потому что это был ни в коем случае не конец. Это был просто такой период. Еще один плохой период, который надо переждать, пока Джим не придет в себя. Он же сам так говорил, верно? Мэри нужна ему, она надежное место, куда он может вернуться.

– Куколка, возвращайся в Белфаст. Что ты собираешься там делать? Ведь наверняка же полиция сказала, что больше ничего сделать нельзя?

Мэри с трудом проглотила стоящий в горле ком. Как объяснить, что она так и не поговорила с ведущим дело полицейским, чтобы подтвердить то, что сказал Ричард? Визитная карточка, которую он оставил, наверное, уже сгнила где-то в ближайшей помойке. Лучше так, чем утратить последние остатки надежды.

– Ты еще тут?

Мама звонила ей весь вечер. Но Мэри не отвечала на звонки, следующие один за другим с такой частотой и настойчивостью, что девушка, проходящая мимо квартиры по шаткой лестнице, решила, что это играет такой специальный диск.

Нет, Мэри была в другом, гораздо более важном месте – возле станции, с табличкой в руках. Пока Джим не вернется в ее распахнутые руки, она найдет им полезное применение. Она будет первым, кого он увидит, только сойдя с поезда. Так же, как в прежние дни, говорила себе Мэри. В прежние, счастливые, дни, когда Джим выходил через турникет и шел к ней, и этого было достаточно, чтобы мир продолжал свое вращение.

Он увидит, как она сожалеет о случившемся.

Он увидит, что, вопреки сказанному, Мэри никогда ни с кем не будет лучше, чем с ним.

– 46 –

2018

Субботними вечерами возле станции было труднее всего. По будням люди ездят в одиночку, а по выходным – в компаниях, и ничто так не подчеркивает твое одиночество, как пребывание одной среди толпы. Хуже всего было смотреть на парочки, неохотно разжимающие объятия и разделяющие руки, чтобы пройти через турникет. Когда в последний раз кто-то держал Мэри за руку?

Она вспомнила вечер четверга в «НайтЛайне». Тед был так близок к этому. Она знала, что ему этого хотелось. И, хотя она не делала никаких движений навстречу, в душе она отчасти надеялась, что он вдохнет в нее ту смелость, которую она утратила в минуту, когда Джим исчез из ее жизни. Но о чем она только думает? Она стоит здесь с табличкой ради своей первой и единственной любви, и сейчас не должно быть места для мыслей о ком-то другом.

Этот маленький кусочек картона – последнее звено цепи, связывающей ее с Джимом и лучшими днями ее жизни. Когда она впервые пришла с ним на станцию, ей нужно было чувствовать, что она делает что-то – что угодно, – чтобы Джим передумал. Прошло семь лет, но Мэри все еще не могла понять, каким же образом то, что она стала делать для того, чтобы выжить, стало определяющей основой ее личности. И, пока она не поймет этого, ее ноги будут сами вести ее к этому месту, что бы ни было у нее на уме.

Кучка подвыпивших гуляк, завернув за угол, едва не снесла Мэри с ног.

– Прдон, – пробурчал один. – Звните.

Когда они скрылись из виду, крича и толкаясь на эскалаторе, Мэри, потоптавшись на месте, посмотрела на улицу перед собой. Там все было как обычно, кроме одного очень знакомого пешехода, ожидающего зеленого света.

Увидев, что Мэри заметила ее, Элис улыбнулась.

– Не хочешь чего-нибудь выпить? – спросила Элис, подойдя к Мэри. На ней была потрепанная брезентовая куртка. Она тащила большой походный рюкзак, а под глазами у нее были мешки.

У Мэри вспотели ладони, сжимающие потрепанные края картонной таблички. В ушах зазвенело с такой силой, что фоновый уличный шум и гам почти исчез. Она знала, что, то, что произойдет сейчас, неизбежно.

Она годами не желала смотреть правде в глаза, но эта правда, похоже, сама пришла к ней в образе юной женщины, с которой она знакома всего несколько недель. И, если это действительно так, то привычная Мэри жизнь сейчас закончится. Она попыталась утешиться тем, что Элис хочет с ней просто поговорить. Если она что-то обнаружила, оно же не может быть настолько плохим – или может?

– Конечно, – ответила Мэри. Она надеялась, что дрожь в ее голосе не так заметна Элис, как ей самой.

В пабе, пока Элис ходила за напитками, она нашла место на улице. Когда Элис вернулась с двумя стаканами джина-тоника, Мэри отпила из своего треть одним глотком – а он был двойным.

– Ну, как ваша поездка в Малагу? – спросила Мэри.

Элис быстро взглянула в сторону выхода, потом снова на нее.

– Ну… Дело в том, что мы ездили не в Малагу.

Мэри так и знала. У нее сжался желудок. Вот уж действительно, нутром чуяла. Она глубоко вздохнула.

– Вы ездили искать Джима, да?

– Прости.

Наступила пауза. Ни одна из них не знала, что говорить. Ведь, не зная, что обнаружила Элис, как Мэри могла понять, прощает она ее или нет.

– Мы нашли его, – наконец произнесла Элис.

Мэри казалась удивленной. Настолько, что Элис мгновенно усомнилась, сказал ли Джим им правду.

– Он сказал, что полиция тогда же, семь лет назад, разыскала его. Он сказал, что просил их передать, что с ним все в порядке. И что он не хочет, чтобы кто-то узнал, что его нашли.

Мэри хотелось только зажать руками уши и не слышать потока слов, произносимых Элис. Но если она так сделает, когда все это кончится?

– Полиция сообщила об этом его родителям, – поправилась Элис. – Они были ближайшими родственниками. А родители передали тебе это известие?

Мэри с трудом кивнула.

– Но я им не поверила, – прошептала она. – И они сказали мне, что я могу сама проверить это в полиции, но… – Она вонзила ногти в ладонь и держала, пока боль не стала невыносимой. – Я не смогла. В