– Я пытался. Несколько раз. Мне было так стыдно, что я нагружаю ее своими проблемами. Но она не слушала. Вы же знаете, какая она – сильная, настойчивая. Господи, да ее бы не сняли на это видео, если б она такой не была. Я любил в ней это, но из-за этого было совершенно невозможно сказать ей, что мне надо уйти. Она как будто была глуха к моим словам. И мне было проще сдаться и остаться, хотя бы на время. Но в конце концов оставаться ради нее стало невозможно – это пожирало то, что осталось от наших отношений, и мне пришлось уйти… – Элис, не убежденная, сидела с каменным лицом. – Я не оправдываю себя, – добавил Джим. – Я отвечаю на ваш вопрос.

– Значит, вот так просто ушел? Оставив Мэри гадать, что случилось, на целых семь лет? – сдерживаемая злость наконец прорвалась в словах Элис. Ничего нет хуже, чем оказаться брошенной в неизвестности.

– Она знает.

– Что?

– Полиция разыскала меня примерно через месяц после ухода. Я знал, что они рано или поздно сделают это. Они сказали, что родители объявили меня в розыск и что отвечающий за это офицер сообщит им, что я жив и здоров. Но не скажет, где я; они обещали не раскрывать этого. Но они обещали передать, что я не хочу, чтобы меня нашли. И, насколько я понял, всю эту информацию через родителей передали и Мэри. Так что она все знает. Должна знать.

В голове Элис мысли крутились одна за другой. Передали ли родители Джима эту информацию? Мэри описывала их холодными, но никто не может быть настолько жесток, чтобы не сообщить жизненно важные новости. Но какие еще есть варианты? Если они сказали Мэри, но она все равно несет вахту в своем отрицании, то это вопрос веры – веры в возможность человека передумать.

Некоторые предпочитают видеть то, что хотят. Прозвучали в голове Элис ледяные слова, сказанные Гасом в его похожем на дворец офисе. Знал ли он тоже секрет Джима? Но это неважно – ведь это Мэри была той, к кому привязалась Элис; Мэри, чью честность она уважала. Может, это было эгоистично, но Элис ощутила всплеск раздражения; она-то думала, что они родственные души – выжившие в жуткой неизвестности исчезновения, – а теперь Джим говорит, что Мэри, возможно, и не была такой уж слепой, как казалась.

– Вау! – произнес Кит. – В смысле, мы и не знали…

– Иначе вас бы тут не было. Ну да.

– Значит, вы больше ее не любите? – Элис казалось, что разбивается ее собственное сердце. В груди была невыносимая тяжесть, а к глазам подступали слезы.

– Нет, – тихо ответил Джим. – Я любил ее. Очень. Было время, когда я думал, что мы всегда будем вместе. И я верил в это. Но я не должен был этого говорить. И я на собственном горьком опыте понял, что ничто не вечно. Даже любовь. Разлюбить тоже можно.

Элис сглотнула. Она не позволит себе расстроиться. Лучше она будет злиться – сердиться, срываться, бесконечно разочаровываться. Как он смеет жить дальше, когда Мэри рвется в клочья, ожидая его?

– И вы не скучаете по ней?

– Иногда да, конечно, скучаю. Она принесла в мою жизнь больше счастья, чем кто-либо еще. И какое-то время мне этого хватало. Но моя голова помешала нам, как всегда. И, когда это случилось, она не могла этого исправить. Никто не может этого сделать. И, в конце концов, мне пришлось сделать то, что я сделал. И я не вернусь. – Наступило молчание. Затем: – Это не то, что вы хотели услышать, верно?

Кит попытался возразить, но реальность была написана на лицах у них обоих. Элис могла не представлять, куда и почему ушел Джим, но если в ее мечтах было что-то постоянное, так это была картина их воссоединения. Тут были и слезы, и радость, но, самое главное, Джим с распростертыми объятиями и Мэри, наконец падающая в них. Элис, девица, вечно гордящаяся своим прагматизмом – само воплощение антиромантики – оказалась захвачена этой любовной сказкой, от которой не могла избавиться даже тогда, когда та разбивалась на куски перед ее глазами.

Джим снова с непроницаемым лицом уставился в окно. Элис буквально тряслась от злости и разочарования. Как могут люди считать, что им можно вот так срываться и уходить в чужие жизни? Это казалось ей непостижимым. Это бессердечно, жестоко, это подлее подлого. Ей стоило всех ее сил прикусить язык и не накинуться на Джима за то, что он такой эгоист, что он разрушил жизнь Мэри. Почувствовав это, Кит поднялся и положил руку ей на плечо, почти потянув Элис за собой.

– Думаю, мы должны идти, – сказал он. – Вы не хотите ничего с нами передать? Для Мэри?

С минуту стояло молчание. Элис была в ярости. Джиму было нечего сказать, и не то чтобы она была удивлена этим. Трус – он и есть трус.

– Передайте, что это все не имеет отношения ни к ней, ни к тому, что она сказала в последнем нашем разговоре. Я не хочу, чтобы она терзала себя из-за этого. Это не сыграло никакой роли, я все решил гораздо раньше.

– Что?..

Казалось, Джим не расслышал Элис. Или так, или же он просто не собирался больше отвечать на ее вопросы.

– Скажите ей, что мне очень жаль. Скажите, чтобы она жила дальше. – Когда он сумел оторвать глаза от окна и посмотреть на Элис, они блестели. – Она всегда заслуживала гораздо лучшего, чем я.

– 44 –

2018

Кровать в гостинице была, как и положено, неудобной. Матрасные пружины впивались в ребра, полотняная простыня была протерта до прозрачности. Но заснуть Элис не могла не поэтому. Ее голова готова была взорваться – что сейчас произошло там, в коттедже, с Джимом?

Она все еще не до конца привыкла к тому, что они нашли его, не говоря уж про его утверждение – Мэри знала про то, что он не хочет быть найденным. И было не похоже, что Джим лгал. Все, что он говорил, вполне укладывалось в то, что они уже обнаружили – то, что он соскочил до того, как его выгнали с работы; как и говорил Гас, никакой «счастливой семейки» у него дома не было, иначе Джиму не пришлось бы бороться за свободу. Даже упоминание о выпивке имело смысл. Разве Тед не сказал, что позвонил в «НайтЛайн» после того, как приложился к бутылке? Это объясняло тот