Шрифт:
Закладка:
Она пока не привыкла к своему новому жилью и не сразу смогла попасть ключом в замок входной двери. Войдя, она кинула сумку на диван и упала рядом. Она жила тут уже шесть недель, но это было почти незаметно. За время жизни в Лондоне она обзавелась столь малым – столь мало она могла бы назвать своим, а не их общим, – что все вошло лишь в несколько картонных коробок, а те, в свою очередь, легко уместились в такси – и при этом совсем в небольшом. Четыре из них так и стояли заклеенными одна на другой возле мусорного ведра в углу кухни. Свою швейную машинку она оставила в буфете старой квартиры. Может, новые владельцы получат от нее хоть какую-то радость, а ей самой такое уже недоступно.
Когда начали приходить счета, Мэри поняла, что ее дни в их общей квартире сочтены. Отчасти она хотела остаться там, чтобы чувствовать запах Джима, сохранившийся на его подушке и особенно ощутимый по утрам или в невыносимые часы между полуночью и рассветом, который казался невозможно далек. Другая же ее часть мучилась, каждый день просыпаясь в одиночестве в месте, которое было создано для них двоих. На двери ванной висели два полотенца, в шкафу было место для ее одежды рядом с его.
Но в конечном итоге она оказалась избавлена от необходимости принять решение. Меньше чем через две недели после своего визита Ричард позвонил ей, сказать, что они продают квартиру. Такими были инструкции, и ему было жаль, но он мог только предупредить ее как можно раньше, что она должна выехать. Мэри уже собиралась повесить трубку, когда Ричард сказал, что Джульетт решила избавиться и от дома в Ноттинг-Хилле. Она всегда любила Италию, пробурчал он. Мы купим что-нибудь в Тоскане. Мэри попыталась представить эту пару в компании других уехавших пенсионеров за ланчем где-нибудь в поселке на склоне холма. Но все, что она увидела, – темное облако, которое они привезут с собой.
Через два дня Мэри выехала; она сняла самое дешевое жилье, которое нашла в Интернете. Залог практически оставил ее ни с чем, но хозяйка была настолько любезна, что согласилась взять отсроченный чек, и у Мэри осталось достаточно денег, чтобы прожить, пока она не найдет нормальную работу, где ей будут платить зарплату.
Она было думала вернуться в отели – насколько она знала, там платили больше, чем кассирам в супермаркете. Она даже проверила, какие находятся вокруг на расстоянии пешей ходьбы, пока не заметила, что ближайший же дорогой отель предлагал на своей интернет-странице «обслуживание свадеб и конференций». Было бы невозможно заниматься этим без того, чтобы не представлять себе Джима в их самую первую встречу, в его смешной рубашке без воротника. Мысль о еще одном свадебном приеме раскрыла ей глаза.
Работа в «СуперШопе» оказалась совсем неплохой. Люди были симпатичными, а Дженет – начальницей, о которой можно было только мечтать. Она взяла Мэри под свое крыло, давая ей кассы поспокойнее, в дальнем конце ряда, и никогда не ставя ее работать на стойку «ЧЕМ ВАМ ПОМОЧЬ?», где сотрудникам приходилось давать всевозможные объяснения на тему, почему подгорел рис для ризотто и отчего у этого огурца такая странная форма. А через пару недель Дженет даже пригласила Мэри к себе домой на ужин после смены в среду. Мэри отказалась, хотя отчасти сожалела об этом. Дженет была из тех, у кого уютный, гостеприимный дом.
До сих пор самым трудным в новой реальности Мэри было каждый день проходить мимо их бывшей квартиры, возвращаясь с работы. Одно дело заставить ноги не подходить к двери на автопилоте; другое – вскоре увидеть там незнакомых людей, которые, обнявшись, вместе готовили ужин на виду у всей улицы.
Однажды, когда Мэри смотрела на них, включилось радио. Должно быть, с этой песней для них было что-то связано, потому что она увидела, как они обменялись улыбками, а через секунду начали приплясывать возле стола. Мэри вдруг осознала, что смотрит на свое украденное у нее будущее – на то, которое могло бы быть украдено, если бы она так за него не держалась. Когда мелодия закончилась, женщина повернулась к окну, смеясь и запыхавшись. Мэри поспешила уйти, пока ее не заметили.
Для сохранения рассудка или того, что от него еще оставалось, было лучше не сравнивать ее старое и новое жилье. В новом практически не было мебели: коричневое кресло из искусственной кожи, используемое в кухне-столовой-гостиной, красный плюшевый диван, местами вытертый добела. Под ним была телефонная розетка, а сам телефон был настолько старым, что у него еще был витой шнур, торчащий из этой самой розетки.
В тот вечер Мэри сняла трубку и, не подумав, набрала свой домашний номер. Она даже не ожидала, что удастся дозвониться, а уж еще меньше – что кто-нибудь ей ответит.
– Это ты, Мэри? – спросила мама, когда стало ясно, что позвонивший не собирается представляться. – Я так за тебя волновалась, куколка. С тех пор как ты сообщила, что долетела благополучно, ты так и не давала о себе знать.
Легкий стон сорвался с губ Мэри, и она поняла, что наступил конец. Потоп хлынул, прорвавшись, слезы пришли так быстро и так обильно, что она даже не могла вздохнуть между приступами.
Мама ничего не говорила, кроме периодических слов, которые в какой-то степени заменяли ее руку, вытирающую Мэри глаза, – Ну-ну, ничего, я здесь, все прошло, – что, в ее случае, было воплощением ирландской стойкости, которая покинула саму Мэри. Она рыдала до икоты, до рвоты. В какой-то момент у нее изо рта вылетела прямо в руку струя горькой отрыжки.
– Тише-тише. Ничего-ничего. Я здесь. Можешь рассказать мне все, Мэри. Ничего не утаивай.
Каким-то образом у нее и правда нашлись слова. Ну или большая их часть. Она ни за что не могла бы рассказать маме о том, что произошло у них с Джимом перед тем, как она уехала в аэропорт, чтобы лететь на мамин юбилей.
– Я так и знала, что что-то не так, когда он с тобой не