Шрифт:
Закладка:
В 20-х годах подобные же организации возникли и в Великобритании, в Германии и других зарубежных странах, но отчего-то они оказались там совершенно нежизнеспособными.
Пролеткульт, словно зеркало эпохи, отражал в нашей стране массовые настроения тех революционных лет. Широко распространенное в тот период мнение об особой миссии пролетариата – разрушить старый мир до основания и на его обломках построить мир новый, создать «чистую» самобытную пролетарскую культуру.
Этот неудержимый порыв к разрушению, естественно, ярче всех выражали поэты-пролеткультовцы. Вот начало ставшего хрестоматийным стихотворения Владимира Кириллова (1890–1943) «Мы»:
Претензии пролеткультовцев были неимоверны. В своих воззваниях они громогласно писали:
«Великий момент, полный энтузиазма и творчества, переживаем мы.
Старые идолы, тяготевшие над миром, рушатся и низвергаются в бездну. Старые истины, управлявшие умом и волей подъяремного человечества, теряют свой смысл и значение.
Новая жизнь идет… Светлая, радостная, яркая…
Рабочий класс, борец за всемирное царство свободы, среди мира слез и крови, заливших землю, среди бессмысленных разрушений материальных завоеваний умирающей культуры, в терзаниях и восторгах борьбы воздвигает здание новой культуры, пролетарской, долженствующей стать общечеловеческой…».
Только так – общечеловеческой! С размахом, с претензиями не только всепланетными, но и космическими!
– так писал другой поэта-пролеткультовец Михаил Герасимов (1889–1939), автор сборников «Железные цветы» (1919), «Электрификация» (1922), мысленно возводящий постройки новой жизни как на Луне, так и на Марсе:
В рабочих куртках, в синих костюмах, в нашем защитном индустриальном цвете. Мы смеемся, мы молодо хохочем. Покрыли землю тысячью прожекторов. Пусть знают во всей вселенной; на нашей планете едут по миру посланники чудес и катастроф.
Фриче, разбирая в статье «Поэзия железной расы» творчество поэтов-пролеткультовцев, особо выделял, и не без основания, Алексея Капитоновича Гастева. И петроградские пролеткультовцы сочли необходимым в первую очередь издать (1918) поэтический сборник Гастева «Поэзия рабочего удара».
Это действительно замечательная, глубоко оригинальная поэзия. Каждая строка своеобразной поэтической прозы Гастева могла бы органически вписаться в любой из манифестов пролеткультовцев.
Вот отрывки, звучащие манифестно, программно, лозунгово:
«Кончено! Довольно с нас песен благочестия. Смело поднимем свой занавес. И пусть играет наша музыка.
Шеренги и толпы станков, подземные клокоты огненной печи, подъемы и спуски нагруженных кранов, дыханье прокованных крепких цилиндров, рокоты газовых взрывов и мощь молчаливого пресса, вот наши песни, религия, музыка…
Нам когда-то дали вместо хлеба молот и заставили работать. Нас мучили… Но, сжимая молот, мы назвали его другом, каждый удар прибавлял нам в мускулы железо, энергия стали проникала в душу, и мы, когда-то рабы, теперь посягнули на мир».
Поэт, беря в союз машины и механизмы, всю технику, намечает для пролетариата этапы невиданных прежде работ:
«Мы не будем рваться в эти жалкие выси, которые зовутся небом. Небо – создание праздных, лежачих, ленивых и робких людей.
Ринемся вниз!
Вместе с огнем и металлом и газом и паром нароем шахт, пробурим величайшие в мире туннели, взрывами газа опустошим в недрах земли непробитые страшные толщи. О, мы уйдем, мы зароемся в глуби, прорежем их тысячью стальных линий, мы осветим и обнажим подземные пропасти каскадами света и наполним их ревом металла. На многие годы уйдем от солнца, мерцания звезд, сольемся с землей: она в нас и мы в ней…».
Гастев провидит появление нового ХОЗЯИНА планеты:
«Землею рожденные, мы в нее возвратимся, как сказано древним, но земля преобразится: запертая со всех сторон – без входов и выходов! – она будет полна несмолкаемой бурей труда; кругом закованный сталью земной шар будет котлом вселенной, и когда, в исступлении трудового порыва, земля не выдержит и разорвет стальную броню, она родит новых существ, имя которым уже не будет человек».
Поэт прозревает и новые, уже космические, задачи, которые вооруженный машинами новый человек возьмется выполнить:
«Новорожденные не заметят маленького низкого неба, потерявшегося во взрыве их рождения, и сразу двинут всю землю на новую орбиту, перемешают карту солнц и планет, создадут новые этажи над мирами.
Сам мир будет новой машиной, где космос впервые найдет свое собственное сердце, свое биенье…».
Великолепна, величественна, неординарна концовка этой прозопоэмы Гастева, названной «Мы посягнем». Вот она:
«Будет время, – одним нажимом мы оборвем работу во всем мире, усмирим машины. Вселенная наполнится тогда радостным эхом труда, и неизвестно где рожденные аккорды зазвучат еще о больших, незримо и немыслимо далеких горизонтах.
И в эту минуту, когда, холодея, будут отдыхать от стального бега машины, мы всем мировым миллиардом еще раз, не то божески, не то демонски, еще сильнее, еще безумнее посягнем!»
Малознаемый ныне, за суматохой, маетой и суетой жизненной текучки, прочно забытый, поминаемый только редкими историками искусства или техники, Алексей Гастев – его жизнь, взгляды, мечты когда-то характеризовали, наполняли смыслом целую историческую эпоху. На этой колоритнейшей фигуре боготворящего железо и сталь человека, подвижника революции, поэта-пролеткультовца, талантливого инженера, стоит задержаться.
Алексей Капитонович Гастев (1882–1939) родился в городе Суздале, его отец был учителем и умер, когда Алеше было всего 2 года, мать работала портнихой. По окончании городского училища, затем технических курсов Гастев поступил в Московский учительский институт, но вскоре был исключен за политическую деятельность (пытался организовать студенческую демонстрацию). С 1900 года он стал членом РСДРП, активно участвовал в революционном движении. Гастев был прирожденным агитатором. Участники революции пятого года вспоминали, как двадцатидвухлетний большевик Лаврентий-Гастев, выступая на большом митинге в Костроме после популярного эсеровского оратора Авксентьева, склонил буквально всю аудиторию на большевистские позиции. А через несколько недель, переодетый в военную форму, пробрался в казармы расквартированного в Ростове-Ярославском артиллерийского полка и добился того, что солдаты отказались выступать против рабочих… Работал слесарем на разных заводах и трамвайных парках в Петербурге, Харькове, Николаеве, несколько раз обвиненный в пропаганде среди рабочих подвергался арестам, был в ссылках в Вологодской и Архангельской губерниях, на диком Севере, в Нарыме. Совершал дерзкие побеги, несколько раз был в эмиграции в Париже, где работал на заводах и сотрудничал вместе с Анатолием Васильевичем Луначарским и другими революционерами в «Лиге пролетарской культуры». Революция приносит Гастеву славу поэта. Его книга «Поэзия рабочего удара» выдержала за короткий срок шесть изданий. Тогда же была переведена на немецкий, польский, латышский языки, публиковалась в международных эсперантистских журналах. Отрывки из нее перепечатываются и в многочисленных пролеткультовских изданиях, с успехом исполняются на рабочих и красноармейских вечерах, инсценируются в театрах. Вот заметка («Красная газета», Петроград, 23 февраля 1918 года): «С 4 марта открываются художественные вечера в Малой студии искусств в Пролеткульте. Программа первого вечера: I. Доклад о творчестве тов. Гастева, певца стали и машины. 2. Доклад о сборнике его произведений «Поэзия рабочего удара». 3. Иллюстрация произведений тов. Гастева артистическими силами Пролеткульта, при участии автора. 4. Инсценировка поэмы тов. Гастева «Башня». 5. Дискуссии. 6. Музыкально-вокальная часть». В 1919 году Гастев на Украине, организует «школу социально-инженерных наук» – зародыш будущего ЦИТа (Центрального института труда), который и был создан в 1920 году. Эту инициативу Гастева горячо поддержал Ленин. «Это было 3 июня 1921 года, – вспоминал позднее Гастев, – Я был вызван к часу дня. Еще проходя через приемную Совнаркома, я увидел, что на стене было вывешено «Как надо работать», цитовская памятка. В кабинете, ровно в час, Владимир Ильич уже ждал. В первый же момент он буквально облил своим радушием, реальную теплоту которого многие и не знают…». Одновременно с руководством ЦИТом (к пятилетию института Гастева награждают орденом Красного Знамени – «За исключительную энергию и преданность делу») он был также председателем Комитета по стандартизации при СТО (Совет труда и обороны), занимался вопросами авиационной промышленности. Гастев был стратегом, смотрел далеко, широко мыслил, он – слова эти словно бы были специально написаны для наших постперестроечных дней – писал: «Мы должны быть колонизаторами своей собственной страны. Мы – конечно, нас небольшая кучка в аграрном пустыре – автоколонизаторы. У нас превосходная свежесть идей, мы молоды; но у нас нет материального могущества Запада и Америки, закованных в блиндажи, рельсы и швеллера. Но жить нам надо. Нам надо воскреснуть, поднять к небывалой жизни огромный материальный пласт. И еще больше. К нам неявно тяготеют азиатские народы. Они нас считают испытанными забияками в борьбе с империалистическими Плюшкиными. Мы – вожаки огромной миллиардной массы людей Европы и Азии. И в то же время мы находимся в неслыханной схватке с технически вооруженным культурным врагом – Европой и Америкой…». В 1939 году деятельность Гастева, многогранная и целеустремленная, полная поэзии, энергии, исканий, выдумки, горения, энтузиазма, трагически, нелепо обрывается.
