Шрифт:
Закладка:
Болгарский писатель Павел Вежинов (1914–1983) устами героя одной из своих повестей («Барьер») говорит:
«… Сажусь в машину, поспешно включаю мотор и сразу успокаиваюсь. Его тихий рокот несравненно приятнее журчания воспетых поэтами горных потоков…»
И далее:
«…Я уже не один, со мной мотор. Напрасно поносят это терпеливое и непритязательное существо за то, что оно извергает смрад. Ну, извергает, конечно, но, по крайней мере, делает это пристойно, а не рыгает, как люди после кислого вина и чеснока…».
Эпидемия безумной любви к автомашинам охватила мир и, кажется, спадет не скоро. Воздух над городами маленькой Италии недопустимо загрязнен, на дорогах хаос, пробки, однако «автомобилемания» свирепствует здесь с небывалой силой: только в 1988 году было продано более 2 миллионов авто! Полагали, на каждых трех жителей Апеннинского полуострова приходится больше одного автомобиля (в США, считается, машину имеет каждый второй житель).
Вообще на Западе, да и у нас, пожалуй, личный автомобиль – не просто удобное средство передвижения, которому уступает общественный транспорт с его вечным запаздыванием. Это и символ социального положения, и стремление к комфорту, и любимое увлечение.
Автомобиль, эта заноза второй искусственной природы, глубоко засела в психике современного землянина. Дино Орилья, его высказывания мы уже цитировали, полагает, что личный авто является для человека наших дней своего рода «механической супругой». А два американских психолога – Марш и Коллег, как сообщали газеты, вывели даже особый синдром «обожания авто». В своей книге «Любовь к мотору и психология автомобиля» они, в частности, упоминают о феномене, названном ими «Драйв-ин-чёрч» – «мессой на колесах».
Дело обстоит так. Машины с верующими заезжают в «храм» и выстраиваются там ряд за рядом. «Дело не только в удобстве, – пишут авторы, – любовь к Богу преподносится как любовь к своему автомобилю. Католический священник отец Леон Канторски произносит проповедь с алтаря, составленного из двух машин, убеждая паству, что Бог сидит за рулем и управляет миром. Это Бог расставил дорожные знаки, и мы не вправе их нарушать. Паства в знак одобрения нажимает на клаксоны, после чего выстраивается в очередь к наставнику за благословением…».
* * *
Главная задача философии состоит в том, чтобы гнуть в некотором роде природу, приспособлять ее к выгоде и пользе человека.
Примерно полвека назад на страницах журнала «Вестник Академии наук СССР» советский и российский социолог Геннадий Семенович Батыгин (1951–2003), доктор философских наук, тогда сотрудник Института социологии АН СССР, в статье «Место, которого нет (феномен утопии в социологической перспективе)» очень точно резюмировал тот итог долгой исторической полосы, который был подведен человечеством где-то в начале XX века. Батыгин тогда писал:
«В истории можно увидеть, что, начиная с XVII века, когда появилась многообещающая формула “Scientia est potentia”, определилась и новая оптика: восприятие бытия как объекта силового давления, ломки, перестройки, уничтожения. Пифагор мог лишь чутко прислушиваться к гармонии космоса, ему бы и в голову не пришло перенастраивать его, чтобы сыграть мобилизующий марш. Это стало возможным, когда человек, вооруженный “производительными силами”, возомнил себя “царем вселенной”…».
«Дорога, ведущая человека к могуществу, и дорога, ведущая его к знанию, идут весьма близко одна от другой и почти совпадают», – писал Бэкон. Еще великий англичанин любил повторять, что природа полнее раскрывает свои тайны, когда она подвергается насилию, подобно тому, как характер человека раскрывается полнее, когда он выведен из себя. Да, бэконовский императив «знание-сила» так и остался бы призывом зело мистическим и вельми туманным, если бы не появилась машина, с ее завидной способностью крушить все направо и налево, способностью не только возводить, строить, но и переиначивать, ломать.
Вначале машинный кулачище человечества наносил мягкие удары. Вспомним хотя бы тот эпизод из романа «Таинственный остров» Жюля Верна, когда его герои пытаются словно бы заглянуть в наш век. Ведь они не просто хотели приспособиться к природе (к природе острова Линкольна, во всяком случае), но и попробовали активно переделать ее.
Помните? С помощью синтезированного ими нитроглицерина колонисты устраивают грандиозный взрыв. Он прорывает берег озера – образуется рукотворный водопад. И вот – уже заработало водяное колесо, зашевелился, пополз вверх лифт…
Но все это были лишь первые робкие «пробы пера», прикидка сил. Требовалась грандиозная задача, великая цель. И она возникла с приходом большой машины, Теперь уже «царь природы» мог, словно Господь-Бог, мять, лепить, преобразовывать взрастившую его природную среду по своему усмотрению и разумению.
И под аккомпанимент скрежещущих машинных звуков всех оттенков, под рычание и вой всевозможных механизмов, больших и малых, человек, без страха и сомнения, принялся за ВЕЛИКУЮ ПЕРЕДЕЛКУ. За создание вместо естественного окружения искусственного мира техноконструкций, в котором человек оставлял для себя роль КОМАНДИРА.
В лице пролетариата в мир вступила новая раса, созданная железом, отлитая из стали. В ней «сила паров» и «мощь динамита». Она «породнилась с металлом», «душой с машинами слита». Железной поступью идет она в обетованную страну будущего. Что ей старый мир с его богами и идолами! Перед ней – страна еще неведомых чудес. Вся во власти «мятежного страстного хмеля», она не остановится ни перед чем… Пусть старый мир бросает ей в лицо имя «вандала», палача красоты и «хама», – что ей жалкий лепет умирающего мира!
Революционная Россия. 1918 год. Москва.
Среди пестрой смеси издававшихся тогда московских газет: «Беднота», «Воля труда», «Голос Трудового Крестьянства», «Коммунар», «Красная Армия», «Правда», «Театральный Курьер»… и журналов «Горн», «Красная звезда», сатирический «Красный дьявол», «Пламя», «Пролетарская культура», «Творчество» и др. выходит в свет и вторая книжка журнала «Вестник жизни». Обложку этого издававшегося Всероссийским Центральным исполнительным комитетом Советов рабочих, крестьянских, казацких и красноармейских депутатов органа украшала выполненная в красных, поверх черной географической сетки меридианов и параллелей, тонах – «Новая карта мира».
В предваряющей материалы статье давались пространные комментарии. Перечислялись регионы планеты – в Европе, Азии, Африке (Америки не затрагивались), где революционное движение шло на явный, так считала редакция, подъем. И выражалось твердое убеждение, что вскоре: «Новая карта мира будет покрыта одной алой краской, одним красным цветом всемирного революционного интернационала».
Журнал откликался не только на злобу политического момента – статьи «Тов. Ленин», «Октябрьская революция и ее развитие», но также уделял внимание и место нарождавшемуся новому революционному искусству. И Литературный раздел начинался программной статьей: «Поэзия железной расы».
