мир стоит на четырех столпах, — Дубрава снова повернулась к окну. — Каждый из них представляется в разных образах, но перед тем, как наш мир встретит свой конец, они примут формы четырех генералов. Серого, что подарит людям мечты. Красного, что объяснит смысл прощения. Черного, что примет на себя всю боль и ненависть мира. И последнего, самого слабого из них, но дошедшего до конца — Синего.

— И что же должен сделать этот Синий Генерал?

— Принести свободу, — коротко ответила Дубрава.

Свобода… Хаджар так долго к ней стремился, столько крови ради неё пролил, что… уже давно забыл смысл этого слова. Свобода… последняя истина человека. Но человека сытого, обутого, согретого, не роняющего слезы над дцатой могилой родственника; человека не знающего запаха тлена прогнившего утра после кровавой битвы; человека, что не стоптал в бесцельной плеяде дней-близнецов, неотличимых друг от друга, сотню подошв очерствевшей души.

Хаджар не помнил, что такое свобода.

А может забыл.

Он просто шел вперед, не желая признаваться себе в том, что делает это для того, чтобы не упасть. Потому что, видят Вечерние Звезды, он так устал, что сомневался — хватит ли сил, чтобы встать.

— Тогда это имя мне не подходит, — покачал головой Хаджар. — Предпочту остаться просто Безумным Генералом.

— Просто… — повторила Дубрава и чуть криво улыбнулась почти беззубым ртом. — Никто из генералов не выбирает свой цвет, чужеземец. Но все они, в итоге, облачаются в него. Не потому, что хотят, а потому что — никто, кроме них, не выдержит его веса.

Хаджар только вздохнул и покачал головой. Он привык вести подобные разговоры с Древними, но слышать их от смертной, годящейся по возрасту ему в правнучки это уже через чур.

— Вижу мой разговор утомляет тебя, славный воин, — улыбка слезла с лица Дубравы и она вернулась к склянкам. — Возвращаяськ началу нашего разговора о скверне… Чтобы понять, почему мы здесь её так называем, тебе стоит представить колодец.

— Колодец?

Дубрава кивнула.

— Представь, что ты вырыл неглубокий колодец в земле сухой глины, где не растут ни травы, ни кустарники. В таком не будет воды, и он не утолит жажды путника.

Хаджар опять нахмурился в попытке уловить суть сравнения.

— И тебе придется рыть колодец глубже, — продолжила старуха. — Но с каждым ударом лопаты земля становится крепче, она сопротивляется тому, чтобы ты копал. Ведь она уже все для тебя придумала и там, буквально рукой подать, есть река. Полноводная, холодная, с вкусной и полезной, столь необходимой тебе влагой.

— И почему я не могу пойти к ней напиться? — не понял Хаджар.

— Можешь, — пожала плечами старуха. — никто не запрещает тебе сняться с места и отправиться к ней и напиться. Но там, где течет эта река, нет твоей земли, там не жили твои предки, там даже и людей-то нет, поэтому долго ты там находишься не сможешь и тебя потянет обратно.

— И когда я снова стану мучаться жаждой, то вернусь обратно к реке и снова напьюсь, — подытожил Хаджар. — Я не понимаю твоей метафоры, мудрая Дубрава.

— Потому что ты слышишь, генерал, но не слушаешь, — одними глазами улыбнулась ведьма. — А ты постарайся услышать. Но чуть погодя. В тебе остались ростки скверны, а лекарство уже подоспело.

Она снова обмакнула странную кисть в пахучую смесь.

— Постой, я…

Хаджар не договорил — его глотку разодрали когти дикого крика, а затем снова мрак.

Глава 1794

Он стоял перед воинством, не знавшим ни конца, ни края. От горизонта до горизонта все было устлано сталью и телами. Все они потрясали оружием, заставляя содрогаться землю. Их крики сливались в едином реве разбуженного зверя, веками терпящего гнет погонщика, но решившего сбросить рабское ярмо.

В его руке покоился меч, черный, как ночь над бутонами звездного сада. Тело укрывала броня, ставшая мраком и лишь тонкий синий пояс нарушал общий вид.

Стоя во главе своего воинства, он, запрокинув голову, смотрел на небо, дрожащее от давления воли мириада разумных существ.

Парад Демонов был уже близко. Последние часы оставались до того, как граница четырех миров истлеет, соединив, на краткий день, мир смертных, богов, духов и демонов.

И прольется кровь. Кровь бесчисленного множества жизней. Исчезнут целые народы. Истории длиной в сотни эпох утонут в смраде и боли.

Он прикрыл глаза и задышал ровнее.

— Это то, чего ты действительно хочешь? — спросил голос рядом с его плечом.

— Император, — поздоровался он, зная, кому принадлежит голос.

Они оба молчали, а армия Черного Генерала, пришедшая биться с богами, все кричала, вдребезги разбивая иллюзии, которые мудрецы по ошибке нарекли Безымянном Миром.

— Даже после того, как ты увидел истину? — продолжил Яшмовый Император, сокрытый от взора смертных и бессмертных. — После того, как узнал, что нет никакой Книги Тысячи? Нет свитка, где начертаны судьбы всех живущих?

— Именно поэтому, Император, — ответил он прямо и строго. — Именно поэтому…

— Безумец… оглянись, генерал! Ты привел сюда половину всех существ Безымянного Мира! Половину! Вторая половина на нашей стороне! Это будет не война, не славная битва, о которой барды воспоют в порыве рассказать о чести великих воинов! Ибо не останется ни бардов, ни тех, кто мог бы их слышать.

В этом и был смысл. Потому что иногда, чтобы выбраться из клетки и добраться до надсмотрщика, единственный способ — разрушить тюрьму до основания.

— Ты бессмертен, генерал, — внезапно произнес Император. — Как и я… как и Князь и королевы Лета и Зимы. Ничто в этом мире неспособно уничтожить нас. Такова истина.

— А если не будет самого мира, Император? Если не будет этой проклятой темницы, то не будет и нас.

— И это твоя цель? — удивился голос. — Уничтожить весь мир, чтобы… умереть самому? Но ради чего? Е… — имя, произнесенное им унес ветер. — лишена посмертия. А это значит, что не будет ни её перерождения, ни дома праотцев. Даже если ты действительно сможешь умереть, то не встретишь её и там.

— Возможно.

— Возможно? — голос начал закипать, а реальность вокруг начала рябить поверхностью встревоженного озера. — Ты так же глуп, как и тот полукровка?! Или его слова отравили твое сознание, воин?!

— Не кричи, Император, — усмехнулся он. —