основания. И Хаджар, скользящий по ветрам, мгновенно оказался сбоку от волка и, перехватив клинок обратным хватом, с силой вонзил его прямо в шею созданию.

И все замерло, остановилось.

Хаджар стоял, иссеченный, покрытый жуткими ранами в форме чужих пастей и клыков, держа меч над хрипящим, плюющимся от крови человеком. Мужчиной лет сорока с телом, покрытым татуировками в виде волчьих пастей.

Не было ни тварей, ни шторма, ни падающих гор. И если бы не постепенно уходящий с неба мрак, генерал бы счел, что все это время провел в каком-то сне либо, что вероятней, выкурил, по ошибке, какой-то дурманящий табак.

— Спа…сибо, — неожиданно, едва слышно, прохрипел умирающий безымянный воин, когда Хаджар наклонился, чтобы вытащить меч. — Лучше… уйти… так. С честью… в битве.

Хаджар уже видел такое однажды. Видел, как последние представили расы охотников пришли к нему за одним — чтобы уйти на своих условиях.

Но почему с такой же целью пришли сюда сыновья Феденрира? Что это озн…

— И как тебе… первое сражение… в Правилах? — спросили, неожиданно, за спиной.

Хаджар обернулся и увидел лежащего на снегу, окровавленного Бадура у которого с правого бока просвечивали ребра.

— Проклятье, — выругался генерал.

Глава 1792

Хаджар, спотыкаясь на ровном месте, волоча за собой раненную правую ногу, практически лишенную возможности двигаться, подошел к Бадуру.

В пылу битвы с волками… или, вернее — в момент погружения в собственное Правило, он не то, что практически не замечал атак последних, так еще и не смог заметить, как их обоих весьма серьезно ранили.

— Такое… бывает, — хрипел раненный северянин и с каждым словом из его рта и обнаженного до костей бока толчками била кровь. — У всех… кто впервые… становится воином.

Хаджар молча приложил ладонь ко рту раненного, после чего скрутил шубу тугим валиком, приложил к ране, а затем снял собственный пояс с ножнами, и, используя последние в качестве рычага, закрутил пояс так, чтобы тот прижал шубу и стянул рану.

Не без труда взвалив хрипящее тело соратника на спину, генерал развернулся и направился в обратную сторону.

В сгущающихся сумерках Хаджар пробирался по хрустящему снегу, проваливающемуся под ногами. С каждым шагом, придавленный весом огромного северянина, генерал проваливался едва не по колено.

Военная наука гласила, что в такой ситуации следовало оставить Бадура на милость его судьбы, но… Хаджар не верил в судьбу. И уж тем более, куда больше, чем в науку, он верил в собственные силы — возможно это то единственное, во что он смог уверовать за все эти года..

Несмотря на боль в мышцах, он, не позволяя себе лишних мыслей, двигался вперед. Бадур в какой-то момент отключился и тишину вокруг нарушало лишь их неровное дыхание.

Впереди мерцали далекими звездами, в кое-то веки расщедрившимися на тепло, мерцали вновь зажженные огни деревни.

Спустя двадцать минут к ним подъехали сани, запряженные лающими псами. С них, возглавляемые Павуром, спустились воины и, что-то крича и отдавая друг другу резкие и звучные команды они начали…

Что именно те начали, Хаджар уже не видел. Его глаза закрылись, и он так и остался стоять по колено в снегу, залитый своей и чужой кровью, держа на плечах того, кого знал первый день и кому не был ничем обязан.

Просто потому, что так — правильно.

В последние годы, даже десятилетия, Хаджар просыпался преимущественно в не самых приятных ситуациях, а глаза открывал исключительно благодаря усилиям воли.

Так что в качестве приятного разнообразия было неплохо очнутся с легкой ленной негой, опускавшей веки, а телом ощущать не острые камни или тянущую боль от ран, а теплые перины и шерстяное одеяло. Не говоря уже о том, что ноздри игриво щекотал запах травяной настойки.

За последние сто двадцать лет Хаджар уже успел подзабыть какого это — ощущать запахи мокрой от росы травы или пышной хвои.

Он открыл глаза, обнаружив себя на широкой кровати, чем-то напоминающей ту, на которой лежала Лэтэя. Через окно пробивались скромные лучи солнца, застывшего размазанным пятном масляной краски где-то позади дымки плотных стяжков серых облаков.

Чем-то этот вид напоминал небо Города, вызывая в душе Хаджара чувства, родственные ностальгии, пусть и весьма далекого родства.

Около него, за небольшим столиком из старой древесины, среди множества глиняных баночек и пары склянок из вулканического стекла, сидела женщина.

Вернее — старуха. Её покрывшуюся возрастными пятнами кожу настолько глубоко избороздили морщины, а волосы не столько поседели, сколько побелели, что лицо можно было принять за неумело отлитую восковую маску.

Скрюченными, узловатыми пальцами, она перебирала мешочки, смешивая в ступке смеси. Сухая, как ветвь мертвого дерева, укрытая плотными одеждами из шерсти и сложной ткани.

На секунду Хаджару даже показалось, что это опять Мэб играет в свои игры, но спустя несколько ударов сердца, генерал убедился, что перед ним простая смертная.

Если так можно было назвать ту, что что-то прошептав, заставила одеяла ненадолго подлететь над генералом, а затем снова опуститься, только уже другой стороной — сухой от пота и сгустков крови.

А затем она снова что-то сказала и к кровати подбежала табуретка. С неё взлетела тряпка, сама обмакнулась в миску с водой, где поплескалась среди осколков льда, а затем, холодная, легла на лоб генералу, где умастилась сытой кошкой.

И все это можно было бы списать на магию слов, если бы не один небольшой нюанс. Хаджар провел больше века с одним из могущественнейших магов смертного региона — Артеусом Лецкетом. Юношей, по меркам адептов, но силой, превосходящей тысячелетних мудрецов, что делало его не столько гением, сколько — монстром.

И при этом он не сейчас мог исполнить те же трюки, что и старуха.

— Меня зовут…

— Хаджар, сын Хавера, генерал из внешнего мира, — несмотря на внешний вид, голос женщины звучал мягче патоки. — Я знаю, кто ты.

Генерал попытался подняться на подушках, но одного взгляда старухи хватило, чтобы какая-то чуждая сила прижала его обратно. Если бы он захотел, то смог бы с ней справиться, но вопрос — зачем.

— Разумно, — кивнула старуха, словно почувствовав смятение разума раненного.

Опираясь на кривой посох, больше похожий на клюку, она поднялась и пересела на край кровати у изголовья, после чего снова что-то прошептала и склянки поднялись со столешницы, перелетев ей в руку.

Она взяла что-то похожее на кисточку, только вместо волосков у той обнаружилась щетина из слишком длинных