видел достаточно достойных людей, свернувших с верного пути, соблазнившись легкой тропой. И наоборот — он встречал невероятно стойких личностей, которые поражали своими бесчинствами, но при этом не сворачивали в сторону от своих целей.

— В день испытания, ведуны опаивают учеников специальным отваром, лишающим всех чувств и отводят их в тайный грот. Никто не знает, где именно тот находится — но точно, что не дальше полудня пути от Твердыни. Ну или — под Твердыню. И там, — Бадур вздохнул, прикрыл глаза и сжал кулаки, видимо даже воспоминания об этом ему давались не просто. — Там ты постепенно приходишь в себя. Один, посреди цветущего сада. И в этом саду, Хаджар, есть пруд. Только он не просто пруд. А словно зеркало. И в его отражении ты видишь то место, куда больше всего хочешь отправиться. И в этот момент пруд становится размером с бесконечное море… размером с океан.

На этих словах Хаджар на какое-то время забыл, как дышать. Он уже слышал об этом пруде, но и предположить не мог, что тот находиться именно здесь — в Северынх Землях.

Постойте…

Пепел, правитель Бессмертных и величайший из волшебников Безымянного Мира искал в этом краю способ попасть на Седьмое Небо, но так и не справился. И легенды рассказывали что-то об Океане. Но что если речь шла не буквально — об океане, а о метафоре.

О пруде, через который можно пересекать незримые границы миров смертных, бессмертных, богов и духов.

— И в этом пруде, — продолжал Бадур. — таится скверна. Бесконечное её количество. Её так много и она обещает такую мощь, Хаджар, что… ни прежде, ни после, я не сталкивался со столь сильным искушением. Я отчетливо понимал, знал как нельзя лучше, что если поддамся, если впущу её, то стану столь же могущественен как титаны из древних легенд, что сражались против богов. Я бы смог изменить наш край, вернуть ему прежнюю славу и процветание! Мог бы…

Бадур покачал головой и замолчал.

— И почему ты не поддался? — спустя некоторое время спросил Хаджар.

— Потому что знал еще кое-что, Хаджар, — хмыкнул северянин. — Знал, что силы никогда не бывает достаточно. И что если я поддамся скверне, то из воина, которыми могут гордится праотцы, я превращусь в зверя. Вечного голодного до силы. И я буду находить все новые причины и оправдания, чтобы обращаться к скверне. К чужой силе. Ради которой я не проливал пот и кровь. Которая не скрепила меня узами с предками, наставниками и собратьями. И если я впущу её, то может и принесу добро людям, но, в будущем, зла принесу еще больше. Намного больше. Нет… это не сила, генерал. Скверна — это скверна. Это отрава, которая совращает человека с его пути. Забирает у него смысл его жизни, извращая суть и делая своим рабом. И человек забывает ради чего он искал силу, ибо сила становиться его самоцелью. Но для чего это сила, генерал? Ради чего мне могущество? Ради самого могущества? В этом нет чести. Праотцы отвернулись бы от меня, а матери наших матерей моим примером бы пугали других детей. Нет. Это не путь доблестного воина. Это путь труса. А никто не скажут, что Бадур Пагеред, — северянин ударил себя кулаком в грудь. — трус. Я воин, Хаджар. И я сразился с этой скверной так же, как сразился бы хоть с сотней противников, хоть со стаей волков, хоть с ордами демонов или легионами лже-богов. И моя рука бы не дрогнула, а нога не оступилась. И когда я это осознал, в тот день и стал воином.

Бадур, закончив тираду, замолчал, а его глаза заблестели чем-то таким, что Хаджар уже думал, что больше не увидит. Так же, когда-то, блестели глаза его бравых офицеров и солдат в Лунной Армии Лидуса. Простых смертных, готовых сражаться за то, что им был дорого.

Хаджар отвернулся.

Почему-то ему было больно смотреть в эти глаза. А еще… немного стыдно.

— А что с теми, кто искусился? — перевел тему генерал.

— С отступниками? — переспросил Бадур. — По заслугам, генерал. Отвар, которым ведуны нас поят, имеет особенные свойства и те, кто впускают в себя скверну, умирают. Тихо и спокойно. Без мук. Но умирают. Север не терпит слабых духом. Телом ты можешь быть дряхлым стариком, но, если твой дух крепок — никто на тебя не посмотрит с высока. А теперь пойдем, как бы я терпеть не мог держать слово со старейшинами, но они нас ждут.

Глава 1797

Вместе с Бадуром они вошли под сени ратуши, где собрались все те же лица — старейшина, державшие слово перед жителями деревни во время “суда”. Разве что теперь к ним добавилась Дубрава и молодые люди, судя по внешности являвшиеся детьми и, заодно, приемниками старейшин.

Они сидели за столами и, смотря на карты, что-то обсуждали. Арад, как хозяин, стоял во главе.

Завидев Бадура, со скамьи поднялся Адур и, подойдя к сыну, молча его осмотрел, после чего заключил в крепкие медвежьи объятья.

— Горжусь, — тихо произнес он, после чего проводил за стол.

Хаджар остался стоять около входа в зал, следуя каким-то своим мыслям о правилах приличия и отношении гостя и хозяина. И видимо он оказался прав, так как встретил несколько одобрительных взглядов, после чего Арад, как глава, подозвал его:

— Проходите, генерал, — произнес он ровным, спокойным тоном. — Посмотрите своими глазами, послушайте своими ушами. Может вас посетят какие-то мысли.

Кроме Равара, старейшины, ка запомнил Хаджар, Черной Сосны — никто не был против. Но и сам сухой старик лишь угрюмо нахмурился, но ничего не сказал.

— Смотрите, генерал, — Арад развернул карту так, чтобы Хаджару было понятны стороны света, после чего провел указкой по небольшой реке, берущей начало несколько западней того места, где появились они с Шакхом и Летей. — На этой реке стоят деревни Малой Бринки и Таргатак. Их старейшинам было отправлено слово, но они не явились на суд.

Арад замолчал. Хаджар некоторое время выждал, после чего слегка устало вздохнул. Нет, тот факт, что ему решили устроить небольшую проверку, никоим образом не выбивался из парадигмы бытья прагматичного севера, но с другой стороны… с другой стороны он уже воевал на полях брани еще в те времена, когда деды этих людей пили материнское молоко.

Хаджар взял указку и