– Вам это кажется невероятным, Альбино, а между тем каждое мое слово – истинная правда. Вы же должны знать Фукса, – говорил Дольман, облокотившись на покрытый клеенкой стол. – Фукс – мастер в своем роде, а смуглая Эсфирь…

– О ней я слышал, – Альбино встал посреди комнаты. Его внешность производила отталкивающее впечатление: совершенно белые волосы, хотя ему было не больше тридцати лет, красные, как у кролика, глаза, безволосое лицо, ввалившиеся бледные щеки, бесцветный, сладострастно приоткрытый рот. – Эсфирь хороша собой и, должно быть, любит наслаждения?

– Не так, как вы думаете, она плохо приняла бы вас за ваши манеры.

– Она настоящая женщина, Дольман, и к тому же доступная!

– Если вы будете иметь у нее успех, то можете натолкнуться на соперника.

– Ну, это мы посмотрим, я надеюсь, что дело примет другой оборот, необходимо только выбрать подходящий момент. Что же касается моей наружности, то ведь дело не в лице.

– Согласен, если она в вас что-то полюбит, то никак не вашу внешность. Налейте мне еще.

В эту минуту послышался страшный шум в комнате рядом, считавшейся хозяйской. Закрытая до сих пор дверь отворилась, и в ней появился стройный, довольно нарядно одетый молодой человек с закрученными нафабренными усиками, его облик дополняли перстень с печаткой и толстая цепочка, которую можно было принять за золотую. Он велел Альбино подать пиво. Только теперь стало понятно, что шум в соседней комнате был вызван рукоплесканиями. Соседняя комната имела особый выход во двор, откуда через двое ворот можно было попасть на улицу и в переулок.

В задней комнате за круглым столом сидело четверо прилично одетых мужчин; среди них был бледный господин в очках; он с лихорадочным вниманием следил за тремя картами, которые один из игроков, показав ему, бросил закрытыми на стол. Если бы молодой человек отгадал, которая из трех карт была тузом пик, он выиграл бы, в противном случае он терял поставленный им фридрихсд'ор; но метавший игрок постоянно выигрывал; молодой человек в очках в третий раз терял деньги, данные ему отцом на учебу, хотя ему и казалось, что он заметил место пикового туза.

На насильственный, отчаянный смех потерянного студента и его восклицание: «Это мошенничество, в серьезной игре так не поступают!» – раздался крик, о котором мы говорили. Бледный юноша проиграл последний фридрихсд'ор, который отец дал ему со строжайшими наставлениями; ему оставалось только либо быть выгнанным отцом, либо застрелиться.

В это время Альбино внес заказанное пиво и получил за него плату. Шулеры рассчитали, что отчаявшийся юноша своим громким именем может быть и полезен, чтобы приискивать неопытных людей, приезжавших в столицу с большими или малыми средствами, и сводить их с игроками, и предложили ему присоединиться к их шайке.

В тот самый момент, когда происходила вышеописанная сцена, у входной двери звякнул колокольчик. Мошенники тут же заперлись на ключ.

В соседнюю комнату вошли двое новых посетителей.

Это были старуха Робер и Кастелян.

Дольман, взглянув на них, тихо засмеялся.

– Дай мне кюмеля и колбасы, – сказал Кастелян Альбино, который, как видно, был ему хорошо знаком, – и чашку чая для госпожи Робер.

– Не нужно, не нужно, мой милый, – поспешно произнесла госпожа Робер. – Я ничего не пью, разве съем кусочек колбасы из твоей тарелки.

– Эта добрая женщина копит деньги, а потому голодает, – подмигнул Дольман Кастеляну, – и все это для своего нового супруга! И когда же состоялась свадьба?

– Занимайтесь своими делами, – сказала старуха, кладя зонтик и мешок на стол, за который уселся тучный Кастелян. – Вам и без меня есть о чем подумать. Скажите лучше, как идут дела в «Белом Медведе» и что поделывает доктор? – Лицо старухи искривила злая улыбка.

– Смотри, чтобы я не ответил тебе тумаками, проклятая ведьма! – воскликнул Дольман.

– Тише, тише, дети мои. – Кастелян поднял свою толстую руку. – Стоит ли вам упрекать друг друга?

Кастелян был в весьма приличном сюртуке и шляпе, вероятно, оставшихся от закладов у госпожи Робер. Она пустила Кастеляна к себе в дом, кормила и поила его, за что он помогал ей обделывать темные делишки, словом, исполнял при ней незавидную роль мужа, без всякого благословения священника: госпожа Робер пожалела на это денег.

Альбино принес колбасу и водку, когда у двери снова послышался звон колокольчика.

Вошли двое мужчин. В одном с первого взгляда чувствовался жулик, а второй по виду был отставным хористом: небольшого роста, сутуловатый, с толстым, круглым, гладко выбритым лицом и бегающими желтыми глазками. Длинные вьющиеся волосы дополняли его портрет. Тщательно застегнутое платье сильно лоснилось, особенно на рукавах, из светло-коричневого оно стало совсем темным. Спутник отставного актера, потерявшего голос, очевидно, прихватил его с собою для своих темных целей. Войдя в трактир, он бесцеремонно бросил шляпу на стол и исподлобья осмотрел присутствующих. Его темные руки давали повод Дольману думать, что пришедший или кузнец, или гравер.

Новоприбывший коротко и отрывисто потребовал себе пунш и тотчас же бросил на стол деньги. Альбино внимательно осмотрел монеты и только потом дал сдачу.

– Вы что, никогда денег не видали? – запальчиво спросил незнакомец, подняв на Альбино мрачные глаза. Трактирщик тем временем бросил монету на стол, чтобы испытать на звук.

– Вы напрасно сердитесь! На этой неделе я два раза получал фальшивые талеры!

Незнакомец, вскочив, выхватил талер из руки Альбино: – Так верните мне талер, вот другие деньги! Но знайте, ноги моей больше не будет в вашем мерзком кабаке!

– Смешно! – заметил актер, желая вставить и свое словцо в шумный разговор. – Что же теперь – остерегаться давать талеры? – Он с удовольствием стал прихлебывать пунш из стоявшего перед ним стакана.

– Самое выгодное дело – чеканить талеры! – рассмеялся Кастелян.

– Верьте им! А пока те, кто живет за счет других, не хотят брать и настоящих! Что значит фальшивый талер? – рассуждал незнакомец. – Какое значение имеют какие-нибудь две тысячи монет, вычеканных не из настоящего серебра?

– Никакого! – согласился актер, не выпуская из рук стакана.

– Только бы каждый брал их! Настоящее это серебро или какое другое – все равно.

– Само собой, все равно! – заключил актер. – Возьмем хотя бы бумажные деньги: какую стоимость имеют эти разрисованные бумажки в руках тех, кто их имеет? Воображаемую, только воображаемую. – Актер явно хотел выказать свою образованность.

Госпожа Робер покачала головой и обратилась к тарелке Кастеляна, желая взять кусок колбасы, но возлюбленный семидесятилетней мошенницы ничего ей не оставил.

– Ты, похоже, проголодалась, милая Робер? – сказал Кастелян, заметив ее удивленный взгляд. – Альбино, принеси-ка нам…

– Ничего не