Гонг раскатов, белая вспышка, пелена все ближе и ближе… Две сотни метров… полторы… Хватит!

Капли молотят землю, вздымая фонтанчики пыли и воды. Запахло мокрой пылью… Чалая заржала… Рывок.

Медленно потекли ручейки – они сливаются, впитываются землей, наполняют лужи… запрыгали пузырьки… а вот уже и сплошной поток, и в него отовсюду вливаются струйки.

Впереди подъем, мускулы Звезды подо мною напрягаются и расслабляются, снова и снова, лошадь прыгает через ручейки и речонки, шлепает по бурлящей воде, взбирается вверх по склону… Копыта высекают искры о камень, а ревущий, пенящийся и кипящий внизу поток отзывается здесь только дальним шумом.

Все выше, выше… Теперь обсушиться, выжать край плаща… Потом вниз – и справа штормовая волна бьет в подножие утеса, на котором мы оказались.

И вглубь от моря – в клеверные поля, навстречу вечеру, а прибой гулко ухает за спиной…

Вослед падающим звездам к востоку, в ночь и вековечную тишь…

Красноглазые тени встают за нами, перебегают дорогу… Тень – зеленоглазая… Тень – желтые глаза… Тень… Исчезли.

Темные пики в снеговых колпаках обступили меня… Мерзлые снежинки, сухие как пыль, унесенные с вершин ледяными порывами… снег, как пудра… словно мука… вспышка памяти – как в итальянских Альпах на лыжах… Снег волной в грудь утеса… Белый огонь в ночном воздухе… Ноги мои студенеют в мокрых сапогах… Лошадь возбужденно фыркает, осторожничает, на каждом шагу качает головой, не доверяя глазам…

Тени за скалами, склон стал более пологим, ветер – посуше, а снега поменьше.

Вьющийся штопором горный серпантин, дорога к теплу… Вниз, вниз, вниз, в ночь под пляшущими созвездиями…

Час назад меня обступали снега, теперь вокруг приземистые кусты и равнина… Вдалеке, оторвавшись от своей падали, в воздух взмывают грифы и хрипло ругают нас, кружа над нею…

Снова медленно и осторожно… Травы – волною, приятный ветерок… Кашель охотящейся кошки… Уносящаяся крупными прыжками тень, похожая на оленью… Звезды занимают положенное им место на небосклоне, ноги мои снова начинают ощущать бока лошади…

…которая вдруг взметнулась на дыбы. Испугалась – чего? Не заметил… Долго утешаю ее, потом снова ласкаю, пока дрожь не прошла.

Полумесяц сосульками осыпается на вершины далеких деревьев… от влажной земли исходит светящийся туман… Мотыльки пляшут в лунном свете.

Земля дернулась и вздрогнула подо мной, словно горы переступили с ноги на ногу… У каждой звезды – двойник… Сияющий нимб вокруг гантели-луны… Равнина и воздух над ней полны летящих силуэтов.

Словно перекрученная часовая пружина, земля тикает, тикает и успокаивается… стабильность… инерция… плоть луны и звезд вновь объединяется со своими душами.

Краем густеющей рощи еду на запад. Спящие джунгли: одуревшие змеи под маслянистой тряпкой.

На запад, на запад… Там река с широкими ровными берегами – легкая дорога к морю.

Стук копыт, несущиеся тени… Ночной воздух омывает лицо… Мелькнули какие-то яркие создания на высоких темных стенах, сверкающие башни… Воздух стал сладок. Видение уплывает… Тени.

Словно кентавр, мы со Звездой под единой попоной пыли… с трудом вдыхаем воздух и с усилием выталкиваем его наружу. Шея обвита громом, ноздри извергают жар… Поглощаем пространство.

Смеется ароматная вода, слева подступают деревья…

И среди них… Лоснится кора, свисают лианы, широкие листья с яркими капельками влаги. В лучах луны поблескивает паутина, что-то колышется в центре ее. Вязкая почва… фосфорный свет грибов на упавших деревьях…

Прогалина… Шелест высокой травы…

Снова деревья…

Опять пахнет рекой.

Звуки… Звуки… В траве захихикал ручеек.

Все ближе, ближе и наконец рядом… Небо и деревья бьются и плещутся в чреве воды. Чистая, прохладная, вкусная… и налево отсюда, сразу, как перейду… течет неспешно, переливается, и мы следом…

Пить… Расплескав воду у берега, зайдя по колено в реку, чалая тянет воду, словно насос… пена летит с ноздрей. Чуть вверх по течению вода лижет мои сапоги, увлажняет мокрые волосы, стекает вниз по рукам… Звезда оборачивается на смех…

И снова вниз вдоль реки, чистой, медленной, извилистой. А потом она спрямляется, становится все шире и тише…

Лес то густой, то редеет…

Рысь, рысца, медленный шаг…

Рдеет светом восток…

А теперь вниз по склону меж редких деревьев… Все больше скал вокруг, и вновь царит темнота…

Первый неверный намек на море: запах возник и пропал… Цок-цок по ночному морозцу… И снова на мгновение запах соли…

Скалы, никаких деревьев… Суровые, крутые, зыбкие, уходящие вниз… осторожнее, осторожнее…

Вспышка меж скальными стенами… Потревоженная копытами галька исчезает в струящемся потоке, всплески тонут в раскатах грома… Глубже в расщелину, которая становится шире… Вниз, вниз… Еще дальше…

Вновь светлеет восток, склон более пологий… И снова запах соли, теперь сильнее…

Сланец, гравий… За угол, вниз, все светлее… Вперед, тихо и спокойно…

Бриз и светлый день, бриз и светлый день. За выступом скалы.

Я натянул поводья.

Передо мною внизу – море, дюны ряд за рядом, их шевелит юго-западный ветер, вздымает песчаные облачка, в утренней дымке тонет дальний блеклый берег.

Восход накинул на море розоватую пелену. То там, то тут из-под ползущих песков проглядывает гравий. Над вздымающимися водами нависают зубастые скалы. А перед могучими дюнами высотой в сотни футов, между ними и мной, в рытвинах и щебенке – смятая и проросшая валунами равнина, только что возникшая из ада ночи в первых лучах зари, оживленная тенями.

Да, теперь правильно.

Я спешился и подождал, пока солнце вытаскивало всем напоказ суровый и яркий день. Тот самый, нужный мне жестокий белый свет. Это место я и искал – как раз такое, какое отпечаталось в моей памяти несколько десятилетий назад в Тени Земля, куда я был изгнан. Только без людей. Ну и конечно, без бульдозеров, просеивателей и чернокожих с метелками; без закрытого города Ораньемунд[113]. Без рентгеновских аппаратов, колючей проволоки, вооруженной охраны. Ничего этого нет, ибо в этой Тени и слыхать не слыхали про сэра Эрнста Оппенгеймера[114] и объединенные алмазные копи Юго-Западной Африки, а здешнее правительство не организовывало разработку природных ресурсов побережья. Здесь была просто пустыня, которую в том месте называли Намиб, милях в четырехстах от Кейптауна, полоса песка и камней шириной когда в пару, когда в дюжину миль, что простерлась на три сотни миль вдоль гор Рихтерсвельда; в их тени-то я и находился. Здесь, в отличие от обычных рудников, алмазы просто попадались в песке, как птичий помет. Разумеется, лопатку и сито я прихватил с собой.

Сперва я достал провизию и приготовил завтрак. День обещал