себе тысячу лет, а лучше несколько тысяч лет. Можешь ли ты представить себе человека, который все это время почти каждый день проводит хотя бы несколько часов с оружием… или за тактикой и стратегией? Ты встретил его в крошечном королевстве во главе малюсенького ополчения, где садик на заднем дворе хорошо ухожен – не обманывайся. Все, что вообще есть в военной науке, хранится в его голове. Он часто странствовал из Тени в Тень, чтобы просмотреть все варианты какой-нибудь битвы в слегка изменившихся обстоятельствах, проверяя свои теории военного дела. Ему приходилось командовать такими армиями, которые шли бы мимо тебя днями, и конца колоннам не было бы видно. Увечье доставляет ему неудобство, но даже теперь я бы не хотел встретиться с Бенедиктом в поединке – с оружием или врукопашную. К счастью, он не рвется к трону, иначе уже сейчас занимал бы его. И если бы он хоть слово сказал, я бы первым отказался от своих претензий и присягнул ему. Я боюсь Бенедикта.

Ганелон долго молчал, а я еще раз приложился к выпивке – в глотке пересохло.

– Этого я, конечно, не представлял, – произнес он, помедлив. – И теперь буду счастлив, если он просто позволит мне вернуться в Авалон.

– Ну, на это он согласится. Я знаю.

– Дара сказала, что получила от него сегодня известие. Он решил сократить свое пребывание в поле. И вернется, скорее всего, завтра.

– Проклятье! – сказал я, вставая. – Значит, надо торопиться. Надеюсь, у Дойля уже все готово. На рассвете следует отправиться к нему и завершить дела. Я хочу быть подальше отсюда, когда Бенедикт вернется.

– Значит, красотулечки уже у тебя?

– Да.

– Не покажешь?

Я отвязал мешочек от пояса и передал ему. Ганелон открыл его, высыпал несколько камней на левую ладонь и повертел их пальцами правой.

– Не слишком-то броские, – заключил он. – Конечно, в темноте судить трудно. Подожди-ка! Блестит! Нет…

– Это необработанные камни. На твоей ладони целое состояние.

– Удивительно, – промолвил он, стряхивая их обратно в мешочек и завязывая его. – Для тебя это оказалось так просто.

– Ну не так уж и просто.

– И все-таки иметь возможность так быстро собрать состояние кажется слегка нечестным.

Он передал мешочек мне.

– Я пригляжу, чтобы у тебя оказалось состояние, когда наши труды завершатся, – заверил я. – Так сказать, компенсация, если Бенедикт не предложит тебе должности.

– Теперь я знаю, кто он, и более прежнего стремлюсь когда-нибудь ему послужить.

– Посмотрим. Может, и удастся.

– Спасибо, Корвин. Как будем отбывать?

– Сейчас я хочу, чтобы ты отдохнул: вставать придется рано. Звезде и твоему Дракону предстоит идти в упряжке, хотя это и унизит их достоинство. Думаю позаимствовать у Бенедикта фургон и на нем отправиться в город. Мне придется подпустить тумана в обстоятельства нашего отъезда. Едем прямо к ювелиру Дойлю, получаем товар, грузим и сразу же исчезаем в Тени. Чем скорее все проделаем, тем труднее будет Бенедикту нас выследить. Если у нас окажется фора в Тенях в полдня, ему нас не догнать.

– А зачем ему так поспешно пускаться в погоню?

– Бенедикт не верит мне ни на грош, и он прав. Он просто выжидает, пока я сделаю ход. Он знает, что я ищу здесь нечто, но не знает, что именно, и хочет выяснить, чтобы отвести еще одну угрозу от Амбера. И когда он убедится, что мы смылись, то поймет, что я нашел нужное, и начнет искать.

Ганелон зевнул, потянулся, потом допил вино.

– Да, – согласился он. – Сейчас лучше отдохнуть, чтобы хватило сил торопиться. Теперь, узнав побольше о Бенедикте, я не так удивлен, как обескуражен и хочу еще кое-что тебе рассказать.

– Что же?

Он тихонечко поднялся, осторожно указал бокалом вдоль тропы.

– Если ты направишься в ту сторону, выйдешь за забор в конце этого сада и углубишься по ложбине в лес, а затем сделаешь сотни две шагов, то по левую руку окажется рощица: там на глубине фута в четыре под сучьями и листьями укрыта свежая могила. Я обнаружил ее сегодня, когда гулял и остановился облегчиться…

– Откуда ты знаешь, что это могила?

Ганелон усмехнулся:

– Так обычно называют ямы, если в них зарыты человеческие останки. Она не слишком глубокая, я слегка поковырял палкой. Их четверо – трое мужчин и одна женщина.

– Убиты недавно?

– Несколько дней назад, не больше.

– И ты оставил все, как было?

– Я не дурак, Корвин.

– Извини. Ты меня озадачил: я ничего не понимаю.

– Видно, они навредили Бенедикту, и он рассчитался с ними.

– Может быть. Кто они? И как умерли?

– Да ничего особенного. Все средних лет, всем перерезали глотку… одному, правда, проткнули брюхо.

– Странно. Хорошо, что мы скоро уезжаем. У нас хватит и собственных проблем, так что ввязываться в местные свары…

– Согласен. Ну что – по постелям?

– Иди первым, я еще не совсем готов.

– Воспользуйся лучше собственным советом и отдохни, – сказал он, поворачивая к дому. – Сидеть и размышлять бесполезно.

– Я не буду.

– Тогда спокойной ночи.

– До утра!

Я смотрел ему вслед. Он был прав, конечно, но я еще не был готов предаться сну. Я снова стал обдумывать свои планы, чтобы убедиться, что ничего не пропущено, допил остатки бренди и поставил стакан на скамью. А потом поднялся и зашагал, время от времени выпуская облака табачного дыма. Откуда-то из-за спины прорывался лунный свет, до рассвета оставалось еще несколько часов… Я твердо решил провести остаток ночи под открытым небом и размышлял, куда же направиться.

Разумеется, по тропинке я быстро набрел на ту самую молодую рощу. Осмотревшись кругом, я понял, что яма и вправду свежая. Но я был не в настроении препарировать трупы при свете луны и положился на свидетельство Ганелона. Я и не понимал, зачем оказался здесь. Должно быть, из-за свойственных мне извращенных наклонностей. Впрочем, желания спать рядом с могилой у меня все же не возникло.

Я отправился в северо-западную часть сада и нашел там себе место, которое не просматривалось прямо из усадьбы. Вокруг была высокая живая изгородь, приятно пахла мягкая высокая трава. Я расстелил плащ, сел на него, стащив сапоги, устроил ноги в прохладе зелени и вздохнул.

Скоро, решил я. Тень – алмазы – ружья – Амбер. Таков мой путь. Год назад я гнил в своей камере и столько раз переходил грань безумия, что воспоминание об этом следовало вырвать с корнем. Теперь я снова здоров, силен, свободен, глаза опять видели. У меня есть план, и я вновь стал воплощенной угрозой, куда более опасной, чем прежде. На сей раз я не связывал своих шансов на успех с чужими