мире. Она не знала, что молодой южный принц, приехавший погостить в столицу Запада, носил прозвище Порочный, и в минуту безысходного отчаяния обратилась за помощью именно к нему. Это случилось так давно, что Тристан почти забыл ее. Но теперь, глядя на повзрослевшую Адалину, отчетливо понимал, что платить приходится не только за грехи, но и за добродетель.

Глава 30

8 лет назад

На торжестве в Изумрудном дворце собралась вся знать Запада и королевские семьи Юга, Союза Островов и Востока. Свадьба принца Стефана отмечалась с невиданным размахом, как будто семья Адесто готовилась к пиршеству не одно лето, а как минимум десятилетие.

Тристан чуть не умер от тоски среди высокомерных леди и нахохленных лордов, но героически выстоял, потому что проводил время в компании любимого вина. Он бы так и продолжал сидеть в одиночестве за столом в разгар танцевальной части пира и истощать запасы винного погреба короля Танната, но где-то между девятым и десятым бокалами к нему подошла соплячка лет десяти-двенадцати с до черта важным видом.

– Милорд. – Она присела перед ним в реверансе, и ее тщательно завитые кудряшки подпрыгнули в такт движению. – Разрешите сделать вам замечание?

Тристан так и замер, не успев поднести бокал ко рту.

– Разрешаю, миледи.

Последнее слово он произнес с явной издевкой, но худая, как щепка, девчушка ничуть не стушевалась. Она с грацией истинной дворянки расправила складки платья и вздернула острый подбородок.

– Негоже, милорд, благородному юноше сидеть в одиночестве и напиваться, пока в бальной зале среди танцующих явный перевес в сторону женщин.

Тристан дернул уголком рта в попытке сдержать смешок.

– Миледи, а вы видите здесь благородного юношу? – Он с серьезным видом осмотрелся по сторонам. – Я вот не заметил.

Девочка даже не улыбнулась и продолжила сверлить Тристана суровым взглядом. Прямо как его матушка, когда он хамил ее фрейлинам.

– Милорд, я говорю о вас! – прощебетала она. – Или вы не считаете себя благородным?

– Не страдаю такой добродетелью. Кто ты, дитя?

Она насупилась и выпятила совершенно плоскую грудь.

– Я Адалина – младшая представительница древнего и могучего рода Ришель. А вы кто? Невоспитанный пьяница?

Тристан не сдержался и громко фыркнул. Эта девочка немного отвлекла его от скуки и навязчивых воспоминаний о сероглазой блондинке, которую он вот уже три месяца не мог выкинуть из головы. Которую сам же и отверг, жестоко оскорбив…

– Слыхал я о вашем древнем, могучем роде. В частности, о ваших женщинах.

Девочка заученным движением поправила карамельного цвета кудряшки. В ее больших карих глазах вспыхнуло любопытство.

– И что же вы слышали?

Адалина посмотрела на пустующий стул по соседству с ним. Она явно хотела присесть, но этикет не позволял сделать это, пока Тристан не предложит. Однако он не собирался так просто уступать малявке. Он потянулся за бутылкой и наполнил бокал.

– Не хотите выпить со мной, леди Адалина?

– Нет, конечно, мне еще рано, – испуганно промямлила она. – Вы ответите на вопрос? И вы не представились, милорд.

Тристан сделал смачный глоток вина и облизнул губы, отчего Адалина зарделась как спелая земляника. Он сразу заметил ее взгляд. Мелюзге было от силы лет двенадцать, но именно в этом возрасте девчонки начинают влюбляться. Вот только не в прыщавых нескладных ровесников, а в зрелых красивых юношей. Тристан никогда не страдал скромностью и прекрасно знал, что был непростительно красив. Он снова осмотрел ее с ног до головы, предвкушая, как уже через минуту она сбежит, сгорая от стыда. Ну или разревется.

– Во-первых, ваше «милорд» неуместно. Я принц Южного королевства, Тристан Вейланд. Во-вторых, я слышал, да и знаю на собственном опыте, что женщины из рода Ришель никчемны в одном важном умении – раздвигать ноги перед мужчинами.

Он пристально посмотрел в глаза девочки, ожидая реакцию. Ее щеки из нежно-розовых стали пунцовыми, а рот приоткрылся от изумления. Тристан уже готов был отпраздновать маленький триумф громким хохотом. Будь здесь матушка, она бы придушила его за такое поведение в обществе ребенка, а Рэндалл так и вовсе бы упал в обморок со стыда.

Перед его глазами пронеслось воспоминание, как он оскорбил Анну, когда та ночью пришла к его покоям выяснять отношения. Ему было больно видеть ее слезы. Когда она убежала, его грудь и горло жгло от своих же собственных мерзких слов сильнее, чем от ее пощечины.

Тристан почувствовал странное злорадство.

«Ну же, маленькая леди, расплачься! Скажи, какой я мерзавец, и убеги в слезах!»

Однако Адалина не убежала и не позволила скатиться по фарфоровому личику ни одной слезинке. Лишь недовольно насупилась и выдала фразу, от которой Тристан чуть не свалился со стула:

– Вообще-то я умею садиться на шпагат, принц Тристан. А вам и правда далеко до благородного юноши.

В ее взгляде не было страха, только смущение и вызов.

Внезапное злорадство Тристана улетучилось, растворилось, будто его никогда и не было, уступая место странной гордости за девочку. Адалина уже собиралась уйти, когда он, не сдержавшись, рассмеялся. Мягко и по-доброму.

– Я сказала что-то смешное? – Она попыталась придать тону холодности, но Тристан отчетливо видел ее смятение и любопытство.

– Нет. Просто восхищаюсь вашей храбростью, миледи. Надеюсь, с годами вы не утратите боевой нрав, и, возможно, лет этак через семь-восемь я на вас женюсь.

Адалина криво усмехнулась. Казалось, будто она намеренно скопировала его коронную ухмылку.

– Мне уже двенадцать, принц Тристан. Лет через семь-восемь я буду замужем за благородным мужчиной. А вот вы, судя по вашему пристрастию к вину, пропьете разум и станете обрюзгшим уродливым мужланом. И вряд ли хоть одна из уважающих себя леди согласится стать вашей женой, даже несмотря на ваш титул.

Адалина одарила его презрительным взглядом и ушла с гордо расправленными плечами. Глядя ей вслед, Тристан улыбался до ушей и искренне надеялся, что этой девчушке попадется хороший муж и она не сломает его крутым нравом.

Тристан не стал дожидаться окончания свадебного пира и отправился в гостевые покои. Ему выделили комнату с пианино. Он переступил порог и, на ходу скинув камзол и рубашку, подошел к инструменту. Провел кончиками пальцев по клавишам и начал играть. Не знакомую мелодию именитого музыканта и не написанную когда-то им самим. Она рождалась у него в потаенных уголках сердца, затрагивала струны души, и они напевали свою песнь – нежную и до боли печальную. Пальцы уверенно вторили песне его души, рождая на свет новую мелодию, которая звонким эхом разносилась по комнате и просачивалась в распахнутые окна. Мелодия еще была нескладной, и