Ты про­играла только потому, что ты меня боялась. Боялась всю свою жизнь, и не из хитрости ты скрывала свои таланты, а из страха. Ты и сейчас меня боишься. И правильно делаешь.

— Ах, ты… — зарычала она, выхватывая из рукава тонкий узкий кинжал.

Но Лонго только усмехнулся.

— Что ты можешь мне сделать? Я не скулил, когда ты ранила ме­ня в душу, неужели ты думаешь, что меня пугает, что ты пронзишь мне сердце?

— Нет, — прошептала она. — Так просто ты не умрешь. Ты ещё будешь выть и просить пощады.

— Боишься… — улыбнулся он. — И знаешь, что не буду. Злишься, что никогда не выл и ни о чём не просил.

— Я шкуру с тебя спущу! — зашипела она.

Я заметила, как возбужденно засверкали злые глаза Бираса.

— Видишь, как оживился, — усмехнулся Лонго. — Но спроси у не­го, слышал он от меня хоть единый стон, когда в прошлый раз спускал с меня шкуру?

Она рассмеялась.

— А ты недооцениваешь меня, — воскликнула она. — Тебя не тро­нут и пальцем, а ты будешь кричать от боли. В единый миг окажешься без кожи. Знаешь, как мы это сделаем?

Я невольно отшатнулась к стене и в тот же миг Рузаф указала на меня.

— Убить её!

Я с ужасом взглянула на Лонго и увидела его полные отчаяния и любви глаза. А потом что-то резко ударило меня в грудь, швырнув на стену. Боль в сердце взорвалась и тут же угасла, вместе со светом. Где-то далеко я слышала чей-то крик, но уже неслась куда-то прочь по бесконечной тёмной трубе, невидимые стены которой гудели от напряжения.

ХVII

Я открыла глаза. Не сразу, постепенно, с трудом подняла тяжё­лые веки. Над головой сверкал металлический потолок аппаратного зала. Было тихо. Я снова закрыла глаза. Сознание мало-помалу прояснялось. Я сосредоточила внимание, сфокусировала его в луч и «двинулась с обходом» по своему телу. Всё было в целости: и ноги, и руки, и голова. Но всё было тяжёлым и неподвижным. Из-за сердца. Оно судорожно вздрагивало, постепенно оживая и заращивая огромную рану. Оно не болело, но мне всё равно было плохо. Тошнило, выворачивало от сильного недомогания. Жуткая слабость придавила к полу.

«Наверно, стрелял анубис, — подумала я, — анубисы всегда стреляют в сердце. А если б кто-нибудь другой…» Додумать я не успела. Тело вдруг само по себе выгнулось и перевернулось. По горлу снизу вверх прокатился спазм, и я почувствовала, как что-то заполнило вязкой массой верхние дыхательные пути. Откашлялась с трудом и увиде­ла на полу сгустки тёмной крови, но дышать стало легче. Я чуть отодвинулась и легла. Я ничего не могла делать. Регенерационные механизмы в моём теле были запущены на полную мощность. Они работали в авральном режиме, и от меня ничего не зависело. Я могла только спокойно лежать и наблюдать, что эти крохотные трансплантированные в спинной мозг клеточки вытворяют с моим организмом.

Я много раз слышала, что не дай бог переживать регенерацию в сознании, что это мучительно и очень больно. Это было неприятно, но вполне терпимо, а боли я просто не ощущала. Через какое-то вре­мя мне уже самой удалось перевернуться на спину, чтоб дыхание ста­ло более свободным.

Честно говоря, где-то в глубине души я постыдно боялась, что вся моя энергия уйдёт на эту регенерацию, и я спокойненько умру здесь от истощения с совершенно целым сердцем. Это было очень глупо. Но я какое-то время смаковала эту глупую мысль, глядя в потолок, по­ка не заметила, что она начинает доставлять мне удовольствие своим здоровым идиотизмом. К тому же она отвлекала меня от неприятных ощущений. Время шло, я таращилась в потолок, а потом решила осмотреться по сторонам. Я уже без особого труда повернула голову и увидела чуть в стороне что-то серое. Потом повернув ещё, разглядела недалеко от себя какой-то блестящий предмет. У меня возникло тревожное чувство, и боль сразу кольнула в сердце. «Цыц!» — приказала я и присмотрелась внимательней к этому предмету.

Это был «Поларис». Я всё вспомнила. К моему удивлению, у ме­ня не задрожали поджилки, и не потемнело в глазах. Просто что-то внутри жёстко и коротко приказало: «Встать!»

Боже! Вставать в таком состоянии? Это было безумием, пыткой, самоубийством. Но это был приказ, не терпящий возражений. Я знала, что сейчас встану. Меня вынуждал к этому страх. Страх, что они убьют его. Быть может, убивают сейчас. Может, уже убили. Но, может, я всё-таки ещё успею, если встану прямо сейчас.

Я не лишилась рассудка и прекрасно знала, что так просто мне сейчас не подняться. Поэтому я осмотрелась по сторонам, в поисках моего скафандра. Я уже успела заметить, что его на мне нет. Должно быть, сняли, когда обыскивали в поисках кристалла. Что это там такое серое? Да это ж и есть мой скафандр! Я забыла, что мы сменили цвет ещё на Циклоне. Иди-ка сюда, голубчик!

Он, естественно, не пошёл. Ползти пришлось мне. Ползти самой, и ещё тащить за собой жернова слабости и недомогания. Я доползла и сразу же полезла в аптечку на поясе. Доставая из неё инъектор, я ду­мала, что любой квалифицированный медиколог меня сейчас точно убил бы на месте. Или отправил бы в глубокий и приятный нокаут каким-нибудь отработанным гипноударом слева… Нет, лучше справа.

Обезболивающее… Подпитка… Тонизирующее… Говорят, что Йокогама с Изумрудной — отличный врач…

Я некоторое время ещё полежала в раздумье, потом запретила себе думать о сердце, о ране, о слабости и о том, что всё это для меня плохо кончится, тем более что самое страшное каким-то образом уже оказалось далеко позади.

Ещё раз взглянув в потолок, я села, оперлась руками об пол и встала. Некоторое время постояла, покачиваясь, сделала шаг, другой. Подошла к «Поларису» и подняла его. Тяжёлый, чёрт! Уже выходя из зала, нагнулась на ходу, и отцепила аптечку от второго скафандра, валявшегося здесь же. Про запас.

ХVIII

Это было чудо, что «сторожевик» ещё не улетел. Совершенно не ясно, что задержало эту тёплую компанию возле пустого планетоида. Может быть, они решали, куда двинуться дальше, может, «прощупыва­ли» космическое пространство чуткими локаторами, может, у них были какие-то неполадки… Я размышляла над этим вопросом, стоя прямо пе­ред открытым входом в стыковочный мост. Потом до меня дошло, что так я, мягко говоря, слишком заметна, как с корабля, так и со стан­ции, ведь я была совсем не