собираюсь спасать жизни: тебе, твоей дуре Рузаф и, если выйдет, себе. И не спорь со мной. Это уже даже не решение, это слепой инстинкт. Спасать — это моя работа, мой характер и мой образ жизни.

— Если б ты видела себя сейчас… — вздохнул он. — Такое чувство, что ты собираешься броситься под танк с гранатами на поясе.

— У меня тоже такое чувство, — призналась я.

Это было правдой. Ни патетики, ни огня в моих словах не было. Я вдруг ощутила огромную усталость и обречённость. Где-то в глуби­не души что-то тонко дрожало: мне будет плохо. Будет очень плохо, возможно, хуже, чем ему. Это был красный сигнал, прямое предупрежде­ние об опасности. Не сработали никакие косвенные напоминания и намёки различной толщины. Мне прямо сообщалось, что впереди смертельная угроза. Мой трудолюбивый и заботливый мозг бил во все колокола, требуя свернуть с избранного пути, остановиться, вернуться. Он был в недоумении, в раздражении из-за того, что всегда такая безотказная система самосохранения, отлаженная до последнего винтика, теперь не срабатывала. Я почти физически ощущала его возмущение и отчаянные попытки что-то исправить, но я знала, что это бесполезно. Никакие мудрые и благородные рассуждения о чувстве долга и прочей ерунде не шли в голову. Всё было просто. Я смотрела на Лонго, думала о том, что без меня его там просто замучают. Думала о Рузаф, впрочем, нет, о ней я не думала, я её игнорировала, оставляла в стороне, ещё не зная почему. О себе я тоже, по понятным причинам, старалась не думать.

Он смотрел на меня снизу вверх, но это был взгляд на равных. Он думал примерно тоже, что и я, но не чувствовал того, что я знала.

— Ты не собираешься героически погибать? — спросила я.

— Нет. Будем выкручиваться. Как всегда.

— Тогда всё в порядке.

— Что будем делать? Они оставили нам слишком небольшой выбор.

— Ты так думаешь?

— Разве нет?

Я почувствовала, что у меня губы сами расползаются в усмешку.

— В их понимании они вообще не оставили нам выбора, поскольку втиснули в слишком жёсткие рамки. Но лично мне до их рамок нет ни­какого дела. В раннем детстве я услышала одну фразу, которая способна была перевернуть целую жизнь, не то что планы каких-то уголовников.

— Что это за фраза?

— «Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперек». Так мы и сделаем.

ХVI

Пока мы летели к станции, моё самочувствие немного улучшилось. Трезво оценив ситуацию и выяснив, что у меня есть ещё один, более простой и менее опасный путь, я решила всё же вернуться к первона­чальному плану, так как он казался мне куда перспективнее. Я тут же прониклась к себе уважением, возникло какое-то полузабытое, из­вестное с детства ощущение, словно я бреду по джунглям в роли первопроходца-разведчика или проникаю во вражеский стан как Штирлиц. Это было довольно глупо, и я б, наверно, рассмеялась, если б чувство опасности не возрастало с каждой минутой. Но, хотя свернуть ещё было можно, в этом деле я была не слишком маневренна, и потому мне лишь оставалось двигаться прежним курсом, а точнее — идти на таран.

Станция уже появилась на экране. Снизу к ней был пристыкован сторожевой корабль полиции. Размеры его были таковы, что, скорее, станция казалась пристыкованной к не­му. Я вывела его изображение с забортных камер на экран и принялась внимательно изучать конструкцию. Вскоре то, что было нужно, оказалось в поле моего зрения.

— О’кей, — удовлетворённо кивнула я, потом развернулась и направилась к небольшому шкафчику для снаряжения.

Там я откопала два ранцевых двигателя, перетащила их к столику и проверила готов­ность к работе. Лонго сосредоточенно наблюдал за моими перемещения­ми и действиями.

— Что мы собираемся делать?

— Мы собираемся попасть на станцию. Не сердись, но тебе снова придётся надеть скафандр.

— Ты думаешь, стыковочный мост будет не герметичен?

— Мы не пойдём через стыковочный мост.

— Но все нормальные люди попадают на другой корабль через сты­ковочные мосты.

— Забудь про нормальных людей. Мы не имеем к ним никакого от­ношения. Смотри: вот рычаги управления. Вверх-вниз, вправо-влево, вперед-назад. Регулятор скорости. Здесь не жми слишком сильно, ина­че либо улетишь далеко от корабля, либо «влипнешь» в обшивку.

— Мне придётся лететь с помощью этой штуки в открытом космосе? — с демонстративной небрежностью поинтересовался он.

— Конечно, но это не сложнее, чем управлять истребителем.

— Надеюсь на это.

— Одевайся. Станция уже рядом.

Я в несколько секунд натянула скафандр, надела на спину ранец и присела за пульт, ещё раз проверяя программу. Всё было нормально. «Галакт» должен был попасть прямо в объятия Звёздной Инспекции.

— Готово, — произнёс за моей спиной Лонго.

Я переключила управление на штурвал и осторожно подвела катер к стыковочному блоку, потом взяла электронный ключ и поднялась.

— Пойдём. Выйдем через шлюз.

Мы оставили на катере включённый свет. Он был виден в неболь­шие щели бронированных экранов. Я специально их слегка раздвинула перед уходом, и теперь странный звёздный кораблик сверкал всеми гранями в холодной неуютной пустоте космоса.

Мы сразу же отлетели от люка к станции, едва не касаясь обшив­ки, обогнули её и остановились у небольшой круглой крышки. Я повернула рычаг, и крышка откинулась, открывая вход в тёмный шлюз станции.

— Это аварийный вход, — объяснила я Лонго. — Залезай.

Он понимающе кивнул и вплыл в шлюзовую камеру. Я закрыла крыш­ку и повернула рычаг. Через несколько десятков секунд в шлемофоне раздался голос Лонго:

— Шлюз свободен. Я в аппаратной двигательного отсека. Здесь никого нет.

Я снова повернула рычаг. Шлюз был, действительно, свободен, и я быстро забралась в него. Люк за моей спиной захлопнулся. Я нащупа­ла в темноте кнопку, нажала на неё, и кабина со звуком глубокого вдоха наполнилась воздухом. Дверь открылась. Я вошла в небольшую аппаратную. Лонго, держа карабин наготове, стоял возле выхода. Я скинула ранец. Он кивнул и последовал моему примеру.

Теперь можно было дать автопилоту «Галакта» сигнал к старту. Нажав красную кнопку на электронном ключе, я выбросила его в стоявший поблизости утилизатор. Тот негромко чавкнул.

— Мосты сожжены, — улыбнулась я, снимая шлем.

Он кивнул.

— Что будем делать дальше?

— Пойдём на «сторожевик».

Он посмотрел на табло хронометра, вмонтированного в перчатку.

— Рузаф сейчас должна быть здесь, на станции.

— Если нам удастся взять под контроль корабль, она никуда от нас не