двумя помощниками, а в страду брать на себя значительную долю работы. Эстер утратила интерес к молочному производству, тем более что зрение ее заметно ослабло. Теперь Бесси пришлось трудиться в поле, ухаживать за коровами, взбивать масло и варить сыр. Делала она все хорошо: уже не весело, но с суровой сноровкой, и ничуть не расстроилась, когда однажды вечером дядюшка сообщил, что соседский фермер Джоб Киркби предложил купить у него столько земли, что останется пастбище только для двух коров и никакой пашни. В то же время фермер Киркби вовсе не претендовал на дом, но был бы рад использовать для своего растущего стада некоторые хозяйственные постройки.

– Мы обойдемся Хоки и Дейзи. Летом они будут давать восемь-десять фунтов масла на продажу и избавят от лишних забот, которые все больше меня пугают, – объяснил Найтен.

– Да, – согласилась жена. – Тебе не придется ходить далеко в поле; останется только холм Астер. А Бесси больше не надо будет трудиться над сыром. Хватит масла и сливок. Я всегда любила сливки, хотя их и получается немного. К тому же там, откуда я родом, никогда не использовали пахту.

А когда женщины остались вдвоем, Эстер призналась:

– Благодарю Бога за то, что получилось так. Всегда боялась, что Найтену придется продать и дом, и ферму. И тогда, вернувшись из своего города, Бенджамин ничего бы здесь не нашел. Он ведь уехал туда за успехом. Не горюй, девочка, когда-нибудь нагуляется и вспомнит о доме. Да, в Евангелии есть хорошая история о блудном сыне, который довольствовался тем, что ел со свиньями, но потом все-таки вернулся к отцу[67]. Уверена, что наш Найтен простит мальчика, снова полюбит и окружит заботой больше, чем я, так и не поверившая в его смерть. Для него это станет воскрешением.

Фермер Киркби купил значительную часть принадлежавшей ферме Наб-Энд земли, а оставшуюся работу по содержанию двух коров разделили три пары умелых рук с небольшой посторонней помощью. Семейство Киркби оказалось достаточно приятным в общении. Джон Киркби, суровый сдержанный холостяк, исправно трудился и редко с кем-нибудь разговаривал, но Найтен почему-то вообразил, что он неравнодушен к Бесси, и с опаской ждал развития событий. Он впервые столкнулся с последствиями собственной веры в смерть сына и, к своему удивлению, обнаружил, что вера эта не настолько крепка, чтобы увидеть в Бесси жену другого мужчины, а не того, с кем она была помолвлена чуть ли не с пеленок. Но поскольку пока Джон Киркби не заявлял девушке о своих намерениях (если вообще их имел), то Найтен лишь изредка испытывал ревность от лица пропавшего сына.

И все же пожилые и охваченные глубокой печалью люди порой раздражаются, хотя впоследствии сами сожалеют о своем раздражении. Случались дни, когда Бесси приходилось немало терпеть от дядюшки, но она так искренне его любила и так высоко ценила, что, несмотря на горячность нрава в отношениях с другими людьми, никогда не отвечала резким или невежливым словом. А наградой за кротость ей служила уверенность в его глубокой любви и в родственной преданности милой нежной тетушки.

И вот однажды, в конце ноября, Бесси пришлось стерпеть от дядюшки куда больше обычного. Правда заключалась в том, что одна из коров Киркби заболела, и Джон Киркби надолго задержался в коровнике. Бесси беспокоилась о животном и готовила на своей кухне лечебный отвар, которым в теплом виде его следовало напоить. Если бы не присутствие Джона, то не нашлось бы человека, более озабоченного здоровьем соседской коровы, чем Найтен, – как из-за его природной доброты, так и из-за гордости своей репутацией знатока в отношении коровьих недугов. Но поскольку Джон оставался рядом, а Бесси ему помогала, Найтен предпочел не вмешиваться, заявив:

– Ничего страшного в этой болезни нет, просто парни с девушками постоянно о чем-то шепчутся.

Следует заметить, что Джону было под сорок, а Бесси почти двадцать восемь, так что вряд ли стоило называть их парнем и девушкой.

Когда в половине шестого Бесси принесла молоко от своих коров, Найтен велел ей запереть двери и больше не бегать в темноте и холоде по чужим делам. Удивленная и обиженная резким тоном, Бесси все-таки смолчала и спокойно села ужинать. Дядюшка давным-давно взял в привычку каждый вечер, перед сном, выходить на улицу, якобы чтобы посмотреть, какая завтра будет погода. Когда в половине девятого он взял свою палку и сделал два-три шага от открывавшейся в комнату двери, Эстер положила ладонь на плечо племянницы и объяснила:

– Его мучает приступ ревматизма, вот почему он такой нервный. Не хотела спрашивать при нем, но как там бедное животное?

– Очень плохо. Когда я уходила, Джон Киркби собирался идти за ветеринаром. Думаю, им придется остаться в коровнике на ночь.

Когда начались переживания, дядюшка стал по вечерам читать вслух главы из Библии. Читал медленно, сбивчиво, часто задумывался над каким-нибудь словом и в конце концов произносил его неправильно. Но сам факт присутствия Книги успокаивал старых несчастных родителей, помогал чувствовать себя в безопасности в присутствии Бога, испытывая надежду на будущее – пусть неясное и туманное, но сулившее отдых преданным душам. Это короткое тихое время – Найтен в роговых очках, яркая жировая свеча между его серьезным сильным лицом и Библией, Эстер по другую сторону камина с внимательно склоненной головой: старушка то и дело кивала или тихо вздыхала, но временами, когда слышала обещание радости, истово произносила: «Аминь!», Бесси возле тетушки, возможно, порой отвлекавшаяся на мысли о хозяйстве или о ком-то, кого нет рядом, – эти минуты умиротворения дарили семейству такое же глубокое утешение, какое дарит усталому ребенку колыбельная песня. Но в этот вечер Бесси, сидевшая напротив окна с несколькими геранями на низком подоконнике и расположенной рядом двери, из которой меньше четверти часа назад выходил и возвращался дядюшка, вдруг увидела, как деревянная щеколда тихо поднимается, как будто кто-то хочет неслышно проникнуть в комнату.

Испугавшись, Бесси посмотрела еще раз, более внимательно, но движение больше не повторилось. Она решила, что, когда Найтен вернулся и запер дверь, щеколда просто не встала на место, и почти убедила себя в напрасной тревоге. И все же, прежде чем подняться к себе, подошла к окну и вгляделась в темноту. Ничего и никого. Полная тишина. Семейство спокойно улеглось спать.

Дом был немногим лучше хижины. Передняя дверь открывалась в общую комнату, над которой располагалась родительская спальня. Налево из общей комнаты, под прямым углом ко входу, находилась дверь в маленькую гостиную, которой Эстер и Бесси очень гордились, хотя она вовсе не