была такой же удобной, как первая комната. Здесь на каминной полке лежали красивые раковины и стоял букетик лунника. Возле стены возвышался комод, в буфете хранился яркий семейный сервиз, а пол покрывал пестрый ковер. Однако ничто здесь не создавало такого же впечатления домашнего уюта и аккуратности, как в общей комнате. Над гостиной помещалась спальня, которую в детстве занимал Бенджамин. Даже сейчас она содержалась в полном порядке, как будто ждала возвращения хозяина. Вот уже лет восемь-девять в его кровать никто не ложился. Время от времени старая мать потихоньку приносила жаровню с углями, чтобы согреть комнату, и основательно проветривала постель, но делала она это в отсутствие мужа, никому не говоря ни слова. Бесси, в свою очередь, не предлагала помощь, хотя при виде безнадежной материнской заботы глаза ее часто наполнялись слезами. Шли годы, и постепенно спальня Бенджамина превратилась в склад ненужных вещей, а один из ее углов отныне служил хранилищем зимних яблок. Слева от общей комнаты, если встать лицом к камину напротив окна и входной двери, располагались еще две двери: правая вела в помещение наподобие черной кухни с наклонной крышей и выходом на хозяйственный двор. Левая дверь открывалась на лестницу, под которой притулился чулан с различными хозяйственными сокровищами, а дальше находилась молочная, над которой спала Бесси. Окно ее маленькой комнатки открывалось как раз на наклонную крышу черной кухни. Ни на первом, ни на втором этаже окна не защищались ни шторами, ни ставнями. Дом был построен из камня; небольшие двустворчатые окна наверху были окружены тяжелыми каменными конструкциями, в то время как длинное низкое окно в общей комнате разделялось тем, что в более солидных зданиях называется средником.

В тот вечер, о котором я рассказываю, к девяти часам все уже легли в постели. Это произошло даже позже обычного, поскольку долго жечь дорогие свечи считалось непозволительной роскошью, и семейство ложилось рано даже по сельским меркам. Почему-то сегодня Бесси никак не могла уснуть, хотя обычно погружалась в глубокий сон уже через пять минут после того, как голова касалась подушки. Ее тревожила болезнь коровы Джона Киркби и возможность возникновения эпидемии, но сквозь домашние заботы пробивалось воспоминание о странном, необъяснимом движении дверной щеколды. Сейчас она уже не сомневалась, что ничего не вообразила, а действительно увидела все собственными глазами. Жаль, что странное явление произошло в то время, когда дядя читал Библию, иначе она смогла бы быстро встать, подойти и убедиться, что происходит. Мысли обратились к сверхъестественным силам, а потом как-то незаметно перешли к Бенджамину – дорогому кузену, товарищу по детским играм и первому возлюбленному. Бесси давно считала его навсегда потерянным для себя, если не мертвым. Но именно это отношение дарило абсолютное, свободное прощение всех обид. Она думала о нем с нежностью, как о том, кто мог сбиться с пути в последние годы, но жил в воспоминаниях невинным ребенком, воодушевленным подростком, красивым дерзким юношей. И если спокойное внимание Джона Киркби выдавало его отношение к Бесси, если он действительно питал к ней чувства, то она неосознанно сравнивала обветренное лицо и фигуру мужчины средних лет с лицом и фигурой того, кого хорошо помнила, но уже не надеялась увидеть. От подобных мыслей Бесси разволновалась, устала лежать в кровати, долго крутилась и вертелась, уже потеряв надежду на сон, и вдруг внезапно крепко уснула.

Точно так же внезапно она проснулась и села в постели, прислушиваясь к тому шуму, который ее разбудил, но некоторое время больше не повторялся. Звук доносился из комнаты дяди. Должно быть, Найтен встал, но минуту-другую не двигался. Затем дверь открылась, и на лестнице послышались тяжелые шаркающие шаги. Бесси подумала, что тетушке стало плохо, торопливо вскочила, дрожащими руками кое-как оделась, открыла дверь спальни и услышала, как отпирается входная дверь, раздается приглушенное шарканье ног нескольких человек и тихие, но грубые проклятия. Бесси мгновенно все поняла: дом стоял на отшибе, дядюшка пользовался репутацией человека зажиточного, и разбойники притворились, что заблудились, зашли спросить дорогу или что-то в этом роде. Как хорошо, что корова Джона Киркби заболела! Вместе с соседом в коровнике дежурили еще несколько мужчин! Бесси вернулась в комнату, открыла окно, выскользнула по наклонной крыше и босиком, задыхаясь, побежала к коровнику.

– Джон, Джон! Ради бога, иди быстрее! В дом забрались грабители: как бы не убили дядю и тетю! – прошептала она в ужасе сквозь запертую на засов дверь. Спустя мгновение дверь распахнулась, и показались готовые к бою Джон и ветеринар. Бесси сбивчиво повторила все, что сама не успела толком понять.

– Говоришь, открылась входная дверь? – уточнил Джон, вооружаясь вилами, в то время как ветеринар тоже что-то схватил. – Тогда нужно бежать туда и поймать их в западню.

– Быстрее! Быстрее! – Бесси схватила Джона Киркби за руку и потащила за собой.

Все трое вскоре оказались возле распахнутой парадной двери и поспешили внутрь. Мужчины не забыли прихватить фонарь, и в неверном свете Бесси увидела главный объект своей тревоги – дядю, – беспомощно и ошеломленно лежащего на полу кухни. Мысли обратились к нему, поскольку она не знала, что тетушка тоже находится в непосредственной опасности, хотя сверху доносился шум: шаги и приглушенные голоса.

– Закрой за нами дверь, девочка, чтобы они не смогли убежать! – распорядился храбрый Джон Киркби, не ведая страха, хотя и не знал, сколько грабителей наверху. Тем временем ветеринар сам закрыл дверь и запер на ключ, а ключ положил в карман, чтобы незваные гости не смогли сбежать.

Бесси опустилась на колени возле дяди, который не произносил ни слова и не проявлял признаков сознания, взяла со скамьи подушку и подложила ему под голову. Хотела сходить за водой в черную кухню, но звуки отчаянной борьбы, тяжелых ударов, проклятий сквозь стиснутые зубы, как будто жалко было тратить дыхание на внятные слова, заставили неподвижно сидеть на полу возле дяди в глубокой, почти осязаемой темноте. Внезапно ее охватил ужас. Как это порой случается в темной комнате, почувствовалось близкое присутствие постороннего, хоть и сохранявшего полную неподвижность. Бесси слышала чье-то дыхание, но не дяди, чувствовала тепло тела, но не его. Очевидно, притаившийся в кухне грабитель ждал удобного момента, чтобы сбежать. Ощущение, что он здесь, рядом – молчаливый как могила, с ужасными мыслями и намерениями, возможно, с куда более острым зрением, чем у нее, уже привыкший к темноте, способный различить ее фигуру и позу, смотрит, как дикий зверь, – внушало настоящий ужас. А тем временем сверху слышались удары, крики боли, тяжелое дыхание, а когда возникали краткие