и не танцевала уже несколько недель. И кислый запах, забивавший мне ноздри, напомнил, что Беккет ушел из моей жизни, Джорджо тоже ушел, а баббо настолько погрузился в книгу, над которой работал, что и его, в сущности, не было рядом.

С тех пор как мы вернулись из летней поездки – мы побывали в Уэльсе, Лондоне, Дувре и Нормандии, – каждую ночь меня мучили чудные, искажающие действительность сны. Мне часто снилось, что я снова танцую. Две ночи назад мне привиделось, что я смотрю в зал и вижу Беккета, Киттен и Стеллу. Они стояли и хлопали изо всех сил. Но потом они вдруг превратились в странные проволочные фигуры с волосами из шерсти и злобными лицами, и я заметила, что ими движет мотор, которым управляет Сэнди за кулисами. Он нажал какую-то кнопку, и они начали плясать дикий, почти неприличный танец живота, и, пока они крутили бедрами, на их страшных лицах играли жуткие ухмылки. В другом сне я закончила танец под улюлюканье и свист аудитории. Изумленная, я замерла на сцене, но тут увидела, что Зельда Фицджеральд, сидевшая в первом ряду, вскочила с места, приложила ладони к губам и что-то кричит мне. Но гогот толпы заглушал ее слова, и только когда я взглянула вниз, я заметила, что стою у всех на виду совершенно голая. Я забыла надеть свой костюм! Сгорая со стыда, я убежала за кулисы, но вдруг наконец услышала пронзительный, визгливый голос миссис Фицджеральд. Она вопила, что оба мои глаза косят и что все это видят, но при этом не упомянула, что я голая. Когда я проснулась, мое лицо было мокрым и я дрожала от унижения. Я не вылезала из кровати два часа, потому что боялась взглянуть на себя в зеркало. А вдруг все это правда?

Иногда мои сны были настолько неприятными и извращенными, что пробуждение приносило несказанное облегчение. Но порой – как сегодня – переход из сна в явь напоминал шаг из яркого солнечного тепла в ледяную тень. Я должна была придумывать поводы, чтобы встать с постели, вспоминать что-нибудь такое, ради чего стоило бы это сделать. Сегодня все было хорошо. Баббо будет позировать для портрета, Джорджо придет на чай. И еще придет Сэнди. Да, придет Сэнди.

После всего, что произошло с Беккетом, баббо стал с большей легкостью отпускать меня из дома. Полагаю, мама не желала, чтобы я целый вечер слонялась из угла в угол и путалась у нее под ногами, и, как я подозревала, оба они понимали, что я никогда не заведу друзей и не найду нового поклонника, если буду сидеть с ними и их друзьями-«льстецами» в «Фуке».

Как раз перед самым отъездом мне разрешили сходить в «Куполь» с Сэнди и его приятелями. Все его друзья оказались богатыми американцами. Мы пили мятный джулеп, а когда стало совсем поздно, отправились в джазовый клуб и танцевали много часов подряд. Друзья Сэнди осыпали меня одобрительными возгласами и приставали ко мне с предложениями дать им частный урок танцев. Когда я предложила групповое занятие, они смеялись и отказывались, говоря, что оно непременно должно быть частным. При этом они подмигивали друг другу и толкались локтями. На следующее утро баббо подробно расспросил меня, что за люди эти приятели Сэнди, и по его лицу пробежала тень неудовольствия и осуждения. Он и мама обменялись непонятными взглядами, но оба промолчали.

Я не сказала им, что случилось по дороге домой – как Сэнди вдруг обхватил меня и впился в губы долгим и страстным поцелуем. И они не знали, что во время поездки я писала ему каждую неделю. Он помогал мне унять боль, причиненную Беккетом, хотя это и происходило очень медленно. Сэнди никогда бы не смог его заменить – да и никто бы не смог, – но он отвлекал и забавлял меня. Стелла рассказала, что у Беккета появилась подружка в Дублине, но больше я не узнала ни слова. Когда она говорила это, мне показалось, что по щеке у нее скатилась слеза, но Стелла так быстро отвернулась, что я толком не смогла ничего разглядеть. И хотя я старалась не думать о нем, он незаметно, будто на цыпочках, все равно проникал в мои мысли. Киттен сказала, что, возможно, я буду любить его вечно, но что тем не менее мне следует не застревать на месте, а двигаться вперед и позволить себе влюбиться в кого-то другого.

Когда Сэнди явился на первый после лета урок рисования, я была возбуждена сверх меры, а мои нервы – почти на пределе. На нем были серые пумпы и ярко-красные чулки, а в руках он держал трость с ручкой из слоновой кости и свой чемодан с фигурками циркачей. Сэнди поставил трость и чемодан на пол и долго, улыбаясь, рассматривал меня, словно некое редкое и экзотическое создание, которое ему удалось поймать только благодаря своей ловкости. Я закрыла дверь, чтобы укрыться от любопытствующих глаз мамы, и, как только повернулась к ней спиной, Сэнди подхватил меня на руки и осыпал мое лицо поцелуями, говоря, как сильно он скучал по мне все это время. Через несколько секунд мы услышали чьи-то шаги и отпрянули друг от друга.

– Как насчет того, чтобы проводить уроки в моей студии? – спросил Сэнди и поднял бровь.

Я представила себя и Сэнди наедине, каждую неделю, и дрожь пробежала у меня по спине. Никто не станет нас подслушивать или прерывать. А потом передо мной мелькнул образ Беккета… его руки, неловкие от виски, забираются мне под тунику. Какую сладкую боль вызвало это простое прикосновение к моему телу! Затем мои мысли неожиданно перепрыгнули к Эмилю и странному противодействию, почти отвращению, которые я ощутила, когда он шарил у меня под блузкой. Как давно все это было. Но как я изменилась! Теперь я наконец-то стала настоящей современной парижанкой, которая любит повеселиться и ничего не боится, – такой я мечтала быть всегда. Или не стала? Что, если мне понадобится бутылка виски перед тем, как заняться любовью с Сэнди? Нет. В этот раз я сделаю все правильно и дойду до конца, как сказала бы мама. Возможно, после этого я перестану любить Беккета.

– Как вы считаете, ваш папа позволит вам? – Сэнди вытащил из чемодана проволочную фигурку в пачке, сделанной из рогожи, с вытянутыми вперед руками.

Я заметила, что на ногах у нее пуанты. Я не успела ничего сказать – Сэнди протянул фигурку мне:

– Я сделал это для