я мысленно повторила разговор, который предстоял нам за ужином. Вернее, его начало. Я решила не упоминать ни Сэнди, ни Стеллу, но вместо этого рассказать о миссис Флейшман и Джорджо и их свадебных планах, чтобы подготовить сцену. Беккет любит говорить о книгах, и я заговорю о «Любовнике леди Чаттерлей» – опять же чтобы подготовить сцену. Как обычно, я спрошу его, что он сейчас читает и что пишет и кто его любимые студенты. Но задерживаться на этих темах надолго я не стану. Потом мы поговорим о наших любимых местах в Париже, любимых оттенках, любимых художниках, любимых цветах. И конечно, об Ирландии. Мне всегда хотелось услышать все о его матери и об их саде. И то, что вскоре я должна буду с ней встретиться, придаст нашей беседе пикантности. Мне нужно удостовериться, что она с радостью примет меня в семью Беккет. Мне не хотелось бы, чтобы ко мне относились так, как мама к миссис Флейшман, хотя в данном случае виновата была сама миссис Флейшман и ее наглое похищение Джорджо. У нас с Беккетом все совершенно по-другому. Мы одного возраста, мы оба ирландцы, и мы влюблены друг в друга.

Перечисляя про себя все, что отличает меня от миссис Флейшман, я подняла голову и увидела, что ко мне направляется официант. За ним маячил Беккет, так что я быстро поправила прическу. Беккет помахал мне из-за плеча официанта, и я так обрадовалась, что невольная широкая улыбка расползлась у меня по лицу. Официант сделал шаг в сторону, Беккет наклонился и поцеловал меня в щеку. И только когда он отошел, я заметила, что за ним стоит еще один молодой человек. Я решила, что сейчас официант проводит его к другому столику. Но вместо этого он сказал, что тотчас же принесет еще один стул и поставит еще один прибор.

Я нахмурилась от удивления и какого-то неприятного предчувствия – пока еще ничего не понимала. Я уже собралась сообщить официанту, что нам не нужен еще один стул, когда Беккет вдруг произнес:

– Я надеюсь, вы не возражаете, Лючия, я привел с собой своего студента, Джорджа Пелорсона. Он был… голоден.

Они оба коротко рассмеялись, а я ощутила, как внутри меня сгущается тьма, собирается в ком, крутится, поднимается вверх. В груди у меня все сжалось; меня охватила паника, стало трудно дышать. Хорошо, что стол освещает только одна свеча. Хорошо, что я сижу. Я попыталась сосредоточиться на дыхании.

Прибыл официант с третьим стулом и двумя меню. Пелорсон и Беккет обсудили вино и никак не могли сойтись, выпить им красного или белого.

Затем Пелорсон обернулся ко мне и сказал:

– Мне очень приятно с вами познакомиться. Я столько слышал о вашем отце. Можете ли вы открыть хоть какие-нибудь его секреты? Мы все умираем от желания узнать, как все же называется его новая книга, не так ли, Сэм?

Я буквально открыла рот и тупо покачала головой. Меня настолько сбивало с толку присутствие Пелорсона и то, что оно означало, что я совсем перестала соображать. Я все время спрашивала себя, зачем Беккет привел с собой студента. Я припомнила наш телефонный разговор. Когда я позвонила ему и пригласила на ужин, то сказала, что мне нужно обсудить с ним нечто очень важное и личное, что-то, что не терпит отлагательств. Да! Именно эти слова я и произнесла! Очень важное, личное и не терпящее отлагательств. Так зачем он притащил сюда этого человека с его вопросами и невыносимым любопытством?

Я почувствовала, как вздымается моя грудь, а дыхание становится неровным и хриплым. Я закрыла глаза и начала дышать. Вдох через нос. Выдох через рот. Вдох через нос. Выдох через рот. Когда я открыла глаза, мне стало немного спокойнее, но я заметила, что Пелорсон пялится на меня во все глаза. Он быстро уткнулся в меню, но было слишком поздно. Я увидела, что по его лицу скользнуло отвращение.

Подошел официант, чтобы принять наш заказ. Он вежливо смотрел на меня, ожидая, когда я сделаю выбор. Но слова в меню расплывались, буквы скакали и менялись местами. Не в силах прочитать ни слова, я выпалила первое, что пришло мне в голову: салат. Но вместо того, чтобы записать его и уйти, официант засыпал меня вопросами, на которые я была не в состоянии ответить. Какой именно салат? Хочу ли я что-нибудь к нему? Будет ли это закуска или главное блюдо? Я бессмысленно таращилась на него и молчала. Мне хотелось, чтобы он просто ушел. Взял с собой Пелорсона и ушел.

Я услышала, как Беккет говорит, что я буду большой салат «Нисуаз». Пока они с Пелорсоном диктовали официанту свой заказ, я дышала. Вдох через нос. Выдох через рот. Вдох через нос. Выдох через рот. И смотрела на Беккета, на его непроницаемое лицо и светлые сине-зеленые глаза – он читал меню. И на его руки. О боже мой – его руки! При виде их моя любовь к нему переполнила сердце. Ее было так много, что она распирала меня изнутри, разрывала душу. И в то же время я не могла избавиться от дурного предчувствия – я знала, зачем Беккет привел Пелорсона. Вовсе не потому, что тот был голоден.

Я сдвинула колени – так сильно, что едва не захрустели суставы. Села по-другому, выпрямилась, как доска, не забывала дышать. Таким образом мне более или менее удалось взять себя в руки. Беккет и Пелорсон обсуждали заказанные блюда. Было очевидно, что Пелорсона я совершенно разочаровала. Разумеется, он ожидал встретить этакого литературного гения в миниатюре, который просветил бы его относительно творчества великого Джеймса Джойса и открыл мистическое значение его работ. Несомненно, он оповестил всех своих друзей, что сегодня ужинает с дочерью знаменитого писателя, и все они мечтали узнать каждую деталь этого необыкновенного ужина.

Официант принес вино, а затем еду. Следующие двадцать минут я возила по тарелке вялые салатные листья и пересчитывала серебристые анчоусы и стручки зеленой фасоли. И радовалась, что мне есть чем заняться и есть на чем остановить взгляд. Пелорсон спросил меня что-то о моих танцах, но я не ответила. Я была слишком занята, в сотый раз пересчитывая фасоль, – стручков было довольно много, они плавали в лужице масла и поскрипывали, когда я накалывала их на вилку. Беккет говорил очень мало; он постоянно ерзал на стуле, и его щеки были тронуты румянцем. Я понимала, что ему неловко за меня перед своим студентом.

Я играла с салатом,