солдатом, а затем полицейским, задолго до того, как убил отца Л. Ю. и занялся пытками, меня донимали мерзкие, тревожные, пугающие сны. Временами они становились хуже, особенно сразу после случая с мистером Ю. Тем не менее я верю, что мое решение отказаться от личных вендетт и действовать лишь от имени авторитетных инстанций – заключить свое ремесло в четкие рамки закона и морали – помогло мне, так сказать, очистить совесть. По крайней мере, после этого кошмары стали терпимее.

Впрочем, полностью они не исчезли. Меня по-прежнему донимали люди, лица, звуки – особенно крики. Некоторые кошмары были связаны с последними на тот момент субъектами – их протестующими воплями в начале допроса, мучительным воем в процессе и неизбежным нытьем в финале. Вместе с мольбами о пощаде они порой выдавали нужные сведения, однако чаще всего пороли чушь, потому что в принципе ничего полезного не знали.

Пожалуй, я лишился определенных иллюзий, хотя к ночным кошмарам они никакого отношения не имели. Я понял, что работа у меня никогда не переведется, однако о громких достижениях можно забыть. Прибывали все новые и новые субъекты, их становилось больше в единицу времени, ширился диапазон возрастов, предысторий и профессий. Такое чувство, будто само общество рушилось. Христианская террористическая угроза, по всей видимости, только крепла, несмотря на усилия властей, спецслужб и нас самих, причем к реальным и потенциальным террористам прибавлялись нарушители драконовских мер безопасности и жестких законов, вызванных, в свою очередь, деятельностью экстремистов.

Мы с коллегами тешили себя мыслью, что, как бы плохо дела ни шли, без нашего профессионального усердия все стало бы намного хуже.

Получив долгожданное повышение, я перешел к административной работе и передовую, так сказать, покинул. Впрочем, с оговорками. В самые загруженные периоды я помогал коллегам, а в случае их непредвиденного отсутствия меня вызывали на замену. Подобное происходило несколько чаще, чем рассчитывал наш отдел, и чаще, чем того хотел бы я сам. Я стал посещать одобренного начальством психотерапевта, и тот назначил мне лекарства, которые действительно помогали – по крайней мере, поначалу.

Я завязал взаимно приятные отношения со служащей полиции и нашел в них своего рода отдушину, как, надеюсь, и она. Однажды мы решили вместе съездить в отпуск – погреться на солнышке в разгар зимы.

Мне это точно пришлось бы кстати. В то время кошмары становились все тревожнее: меня убивали в собственном доме, я видел субъектов, которых когда-то допрашивал, – особенно тех, кто скончался. Они маячили в изножье моей кровати в том состоянии, в каком их оставил наш отдел. Молчали в темноте, в глазах сверкало обвинение. Я чувствовал запах их телесных жидкостей, а иногда – и полужидких субстанций, которые субъекты склонны выделять либо в начале допроса, либо под особым давлением. Я просыпался в пропотевшем комке простыней, боясь, что намочил или запачкал постель.

Сама вероятность таких неприятных сюрпризов в ночи меня ужасала. Врач выписал мне новых таблеток – от бессонницы. Стопочка виски на сон грядущий тоже пошла на пользу.

Честно говоря, перед случившимся в аэропорту меня посетило дурное предчувствие. Оглядываясь назад, я понимаю, что всего лишь вспомнил, как несколькими годами ранее христианские террористы ворвались в терминал, забрали оружие у полицейских и устроили бойню. Так или иначе, когда мы с подругой приехали в аэропорт, меня охватила странная тревога. На аэропорты уже несколько лет никто не нападал и самолеты не угонял, не считая пары-тройки попыток, которые удалось предотвратить. И хотя я твердил себе, что волноваться не о чем, дверцу машины я закрывал трясущимися пальцами.

Частично мое волнение объяснялось тем, что в последнее время я боялся наткнуться на бывшего субъекта в повседневной обстановке – например, в очереди. Кто знает, что бы он сделал: вдруг напал бы, начал орать или молча указал на меня друзьям? Смотрите, мол, вон стоит мой мучитель! За десять с лишним лет я допросил уже несколько тысяч человек, и далеко не все они умерли в тюрьме. Сотни по-прежнему гуляли на воле: чьи-то проступки признали незначительными, кто-то купил себе свободу, став информатором, а кто-то вообще ничего не совершал и пал жертвой клеветы. Что, если б я повстречал одного из них? Вдруг он набросился бы на меня с кулаками? Оскорбил у всех на глазах? Подобные думы донимали все чаще. По статистике, рано или поздно встреча должна была произойти.

Теперь я склоняюсь к мысли, что пересекался с этими людьми неоднократно. Я никогда специально не запоминал лиц или особых черт своих субъектов, однако, как показали сны, все это откладывалось в памяти неосознанно. Я начал замечать их на улицах, в парках, в магазинах – в любом людном месте. Лица, которые я прежде видел в слезах или налитыми кровью, искаженными от мук, с открытыми в крике или залепленными скотчем ртами, с глазами навыкате…

Я стал реже выходить на улицу. Перешел на домашние развлечения, продукты заказывал с доставкой.

Мы с подругой зашли в терминал. Встретив суровые взгляды пограничных полицейских, вооруженных охранников и военных, я воспрянул духом. Уж этих-то парней никто не застанет врасплох, никто их оружие не отнимет. Семейную пару, стоявшую в очереди перед нами, увели на выборочную проверку багажа.

Выстояв довольно долгую и нудную регистрацию на рейс, мы отправились в бар. Я заявил, что после таких мучений мне нужно выпить, да и полеты меня нервировали. Мы просидели за столиком полчаса, прежде чем пойти на досмотр. Я осушил три или четыре бокала, моя подруга и один не допила.

К пункту досмотра тянулась длинная очередь. Я знал, что в стране объявлен повышенный уровень террористической угрозы, и предвидел, что сегодня нам придется постоять.

Мы потихоньку продвигались вперед. Я пытался читать газету. Полиция и военные ходили вдоль очереди, присматриваясь к людям. Я забеспокоился, что привлекаю их внимание, – не читаю, а притворяюсь, да еще и потею в три ручья. В голову пришло сразу несколько подозрительных психологических и физиологических типажей, которым я идеально соответствовал.

Опустив газету, я огляделся, стараясь придать себе обычный, безобидный вид. В крайнем случае, если меня все-таки вытащат из очереди, мои служебные документы пресекут любые подозрения на корню и, несомненно, обеспечат мне извинения со стороны полицейских.

Перед нами все еще маячила очередь метров на двадцать. Работали две стойки из трех; сотрудники паспортного контроля сканировали документы и билеты, после чего пропускали пассажиров в главную зону досмотра, где всесторонне проверялась ручная кладь.

В нескольких метрах впереди виднелась цветная семья, которая, как я предполагал, вызовет повышенный интерес. Прямо за мигрантами