постель и запеленала тряпичного мишку в старенькую куртку отца.

— Что ты делаешь? — спросила я, а она посмотрела на меня грустно и проговорила:

— Он болен! Мамочка, я не хочу, чтобы он умирал. Ведь это плохо, когда кто-то умирает?

— Но он всего лишь простудился, — пыталась я уклониться от ее вопросов, а она гладила перепачканную мордочку медвежонка и продолжала:

— Если мишка умрет, он оживет снова, чтобы вернуться ко мне?

— Он не умрет.

— А если умрет?..

— Хорошие зверята и добрые люди никогда не умирают.

Сильва перестала задавать вопросы, только еще тщательнее завернула игрушку в курточку и положила на подушку.

— А ты добрый? — неожиданно спросила она тряпичного мишку.

— Добрый! — вместо мишки ответила я.

Сильва ничего не сказала. Легла рядом с ним, обняла его так, как я обнимаю ее, когда хочу, чтобы она поскорее уснула, и затихла.

И эту ночь я провела без сна. Частая стрельба в районе полка заставила меня выскочить на улицу, чтобы расспросить людей о том, что там происходит. Я бежала по улице, пока не наскочила на шлагбаум.

— Гражданка, куда вы? — услышала я окрик, потом увидела часового, и мне самой передалось напряжение этих людей, одетых в военную форму, забывших в эти минуты, что есть и другой мир — более спокойный, более земной...

— К майору Граменову!.. — проговорила я, не думая ни о чем.

— Это невозможно! — раздался голос часового. — Майор Граменов занят... Завтра, гражданка. Освободите дорогу.

И я отошла в сторонку, чтобы могли проехать тягачи.

Там — его мир, его жизнь. И я пошла обратно. Ничто не может заставить их отказаться от избранного пути или остановить. Тогда?.. Так вот почему моя тетя нацеливает свой огонь не против них, а против таких, как я. Она знает, куда надо нанести удар, да такой, чтобы он обернулся поражением. Ребенок, Сильва... Неужели я не в состоянии защитить дочку сама, как он защитил бы нас?

Велико умер бы за нас с Сильвой. Тогда почему же я не могу умереть за них, если нет другого выхода?

Я приняла решение, и мне стало легче. Убрала всю квартиру, словно ждала прихода гостей, и только после этого легла на диван. Лежала с открытыми глазами.

И вдруг я услышала шаги, потом его покашливание перед тем, как войти. Сделала вид, что сплю. Велико наклонился надо мной и поцеловал.

Я обвила его шею руками. Велико страшно замерз, но уже чувствовалось, как закипает его кровь.

— Не заставляй меня размякать, — прошептал он. — Заехал на минутку вместе со связным. Лошадь ждет меня перед домом. Уезжаем!..

Я поднялась и никак не могла оторвать взгляда от его глаз. Они были настолько чисты, что я терялась перед их неотразимой силой. Мне показалось, что он сейчас спросит о том, какое я приняла решение, до чего договорилась со Стефкой Делиевой, с Венцемиром... И тогда я попрошу его спасти меня, спасти то, что мы создали вместе... И он все это сделает, непременно сделает. Ради меня, ради Сильвы, ради самого себя...

Велико опять поцеловал меня и спросил:

— Где ты сейчас?

— Здесь, с тобой, мы вместе.

— Тебе что-нибудь приснилось?

— Почему жизнь не похожа на сон?

Он рассмеялся и ущипнул меня за нос, словно я маленький ребенок.

— Жизнь и есть сон, только продолжающийся много дней. Извини, я нарушил твой сон. Сильва там?

Я проводила его в комнату дочери. Он наклонился над Сильвой и долго смотрел на нее, на закутанного в его куртку медвежонка. Прикоснулся губами ко лбу дочери. Никогда еще он не был так молчаливо нежен. Укрыл ее и игрушку стеганым ватным одеялом и тихо вышел из комнаты.

— Останься еще хоть ненадолго, — шепнула я и встала на его пути.

— Нас подняли по тревоге. Уезжаем на длительный срок. Сегодня вечером Драган потерпел неудачу. Тяжело, когда близкий человек переживает крах.

— Но почему так, вдруг?.. — Я имела в виду его отъезд, а он продолжал говорить о Драгане.

— Никто не смог ему помочь.

— Я хотела тебе сказать... — начала я. Почувствовала, что мое решение быть самостоятельной рухнуло и у меня нет сил больше молчать.

— Я скоро вернусь. И тогда наговоримся досыта обо всем.

Велико поцеловал меня. В этот вечер он был необыкновенно ласков и нежен.

— А если будет поздно?

— Поздно никогда не будет. Ты же меня дождешься! Я вернусь.

Босиком я встала на обледенелую ступеньку лестницы. Он поднял меня на руки и пригрозил:

— Вот так делать нельзя. Ты ведь совершеннолетняя, все понимаешь. Хочешь, чтобы я разбудил Сильву и сказал ей, чтобы она тебя берегла?

— Хочу...

Он прижал меня к себе, потом отнес в комнату.

— Жасмина, посмотри на меня! Не заставляй меня думать, что ты способна сдаться.

Но я только беспомощно покачала головой.

— Ты же сильная. На тебя я возлагаю все мои надежды. Неужели ты сможешь оставить меня одного?

— Иди! — Я проводила его к дверям. — Я плохая.

На сей раз я поцеловала его и осталась стоять в дверях, пока он не вскочил на лошадь. Послышалось ржание, цокот копыт по мостовой, и ночь поглотила его. А я даже не ощутила ледяного ветра...

«Не заставляй меня думать, что ты способна сдаться», — бесконечно повторяла я его слова и вдруг поняла, что возврата нет...

— Опять заснул! — подтолкнула меня Сильва утром и показала на медвежонка.

— А сейчас одевайся! — Я протянула ей новое платье. Сильва подбежала, взяла его в руки и закружилась с ним по комнате.

— Мы куда-то идем, мы куда-то идем! — кричала она и размахивала платьем. Мне удалось ее успокоить и начать одевать. Хотелось, чтобы Сильва выглядела наряднее, чем всегда. Потом я достала из гардероба свое платье, которое больше всего нравилось Велико, и тоже оделась. Зачесала волосы назад, причесала и Сильву. У меня волосы черные, а у нее — каштановые, как у отца. Но у