Глава 47 На грани… всего…

От безграничного счастья к дикому, животному ужасу…

Арина

Мне так хорошо, так спокойно, приятно и комфортно.

Вместе с ним.

В его объятиях, в его надежных крепких руках.

Больше никогда я его не оттолкну и не усомнюсь, что безразлична. Сейчас я в полной мере чувствую его любовь ко мне.

После горячего и жаркого секса, который как всегда значил для меня больше, чем просто секс, после его страстных заверений в любви, я практически парю над облаками.

И во многом этому способствует то, что Гордей не уходит. Он остается, и мы долго лежим, обнявшись, нежно прикасаемся друг к другу, время от времени целуемся, и беззаботно болтаем ни о чем.

У меня планы пойти в душ, а после выпить чая. Но я засыпаю, сама не замечая, в какой момент это происходит. А когда среди ночи просыпаюсь, и нахожу Гордея лежащим, мирно спящим возле меня, я испытываю нечто сродни блаженству.

Мне кажется, после того ужаса, что мы пережили, так будет всякий раз.

Я протягиваю руку, и осторожно прикасаюсь к его непослушным волосам. Веду по ним, едва дотрагиваясь, следя за тем, чтобы не разбудить.

Гордей слегка шевелится, и я поспешно одергиваю руку. Вздыхаю, устраиваюсь поудобнее, и снова сладко засыпаю.

***

— Я была бы не против, если бы ты пожил у меня, — говорю я утром, за завтраком.

Мне кажется, что я шагаю по тонкому льду, и стоит оступиться, сорвусь в ледяную пропасть. Но тут же приказываю себе расслабиться. Будет, как будет, я обрадуюсь любому повороту.

Гордей смотрит на меня несколько секунд, словно ожидая, что я передумаю. Потом медленно кивает.

— Хорошо. Тогда я сегодня съезжу домой за вещами. Нормально?

— Здорово, — говорю я, и улыбаюсь.

Он улыбается мне в ответ.

— Если хочешь, поехали со мной, — предлагает он. — Чего тебе сидеть в четырех стенах.

— Не знаю, это было бы, наверное, не слишком удобно.

— Это удобно.

— Тогда хочу. Очень хочу поехать с тобой.

— Договорились.

***

После завтрака Гордей жестко пресекает мои попытки вымыть посуду, и делает это сам.

— Арин, ты серьезно? Поскачешь до раковины, и будешь намывать, стоя на одной ноге?

— Я могу.

— Охотно верю, что можешь, но нет, исключено, — говорит он, и усаживает меня обратно.

Я тушуюсь, но все же решаю внять его аргументам. Спорить как-то глупо.

— Вообще расслабься. Думай только о своем комфорте.

— Так я и делаю, — деловито заявляю я, а Гордей неопределенно хмыкает.

Вытирает руки кухонным полотенцем, подходит, а когда я все же поднимаюсь с диванчика, обнимает и целует меня в нос.

— Все хорошо, Бельчонок, — говорит он. — Мы же вместе теперь.

— Вместе, — киваю я. — Но, это не значит, что ты все должен делать за меня.

— Это значит расслабься, и ни о чем не волнуйся.

***

А потом мы собираемся, и правда едем к нему за вещами.

Добираемся вначале до машины, а потом и до его квартиры. Я настаиваю на самостоятельности, Гордей же то и дело рвется подхватить меня на руки.

Я категорически отказываюсь, напоминаю о его собственной ноге, и грожусь побить его костылем, если он не уберет от меня рук. Он делает вид, что и правда этого боится.

Мы смеемся, подкалываем друг друга, и, кажется, последняя неловкость исчезает.

***

Дома у Гордея намного просторнее и комфортнее, чем у меня, я помню еще по прошлому своему визиту.

Пока он достает из шкафа вещи, и кидает их в сумку, я устраиваюсь на диване со стаканом теплого чая в руках.

— Если хочешь, можем жить здесь, — предлагает Гордей, не прекращая сборов.

Я задумываюсь, но не спешу отвечать.

С одной стороны, мне хочется отстоять свою независимость, с другой, объективно здесь в разы комфортабельнее. Зато у меня привычнее и уютней.

— Можем у тебя, пока квартира оплачена, а после ты еще раз подумаешь, и, если решишь, переберемся ко мне. Это необязательно Бельчонок, не напрягайся. Просто, как вариант, — говорит Гордей, видимо заметив мою нерешительность.

— Давай сделаем так, — соглашаюсь я, сейчас же хватаясь за это предложение.

— Ладно, — усмехается он.

— Не обижайся, просто у меня кажется, что уютнее.

— Конечно, у тебя уютнее. Тут некому было создавать уют, я всегда жил здесь один.

Его слова словно бальзам на душу.

— И что, никого сюда не приводил? — сам собой вырывается вопрос, и я сейчас же прикусываю язык.

Зачем, ну зачем?

Но ревность, что, оказывается, сидит глубоко во мне, решила проявиться именно сейчас.

Гордей подходит ко мне, садится рядом.

— Нет, Арин. Никого сюда не приводил. И ни с кем не хотелось оставаться на ночь. Ни с кем, кроме тебя не хотелось.

— А где тогда…, - начинаю я, и запинаюсь, потому что Гордей подвигается ближе, забирает из моих рук чашку, и отставляет ее в сторону. А потом его руки начинают поглаживать мои плечи.

— Только с тобой. Иди сюда, Бельчонок, — тихо зовет Гордей, и все мысли про других девушек сразу выветриваются из головы.

Я придвигаюсь максимально близко, и обвиваю его за шею.

Гордей целует в губы, очень нежно, чувственно, но вместе с тем страстно и немного нахально. Во мне сейчас же вспыхивает ответная волна желания.

Я размыкаю губы сильнее, и позволяю ему углублять поцелуй до предела. Я жадно и порывисто целую его в ответ.

Я притискиваюсь, пропускаю через пальцы его волосы, стону и теряю голову.

Гордей прерывает поцелуй, подхватывает меня под попу, и осторожно, чтобы не потревожить ногу, усаживает меня на себя.

Мы обнимаемся, и снова целуемся, мне хочется улыбаться и смеяться.

— Люблю тебя, Бельчонок, — шепчет мне Гордей, и снова целует, целует, целует.

— А я тебя.

— Хотел бы навечно привязать тебя к себе. Поцелуешь еще так?

Я улыбаюсь, и целую, забираюсь пальцами ему под футболку.

Мне уже не хочется никуда уезжать, мне хочется остаться здесь, с ним, и наслаждаться тем упоительным ощущением, как наши тела реагируют друг на друга.

— Хочу тебя, — признаюсь я, а в подтверждение начинаю непроизвольно елозить на его бедрах.

— Не представляешь, как хочу тебя я, — выдыхает он отрывисто.

Мы снова целуемся, и начинаем друг друга раздевать.

Я стягиваю с Гордея футболку, обнажая его широкие плечи. Он освобождает меня от кофточки, и бюстгальтера.

Мы сливаемся языками, дотрагиваемся, и страстно ласкаем друг до друга.

Мы горим, а жжение между моих ног очень быстро становится нестерпимым.

— Хочу тебя, — шепчу я ему в